Симона де бовуар биография личная жизнь. Нетрадиционный брак: Симона де Бовуар - Жан-Поль Сартр

Она была другой, непохожей на своих современниц. Вольной, свободной, крылатой, как птица. «Исключительной личностью» называл ее Франсуа Миттеран, «целой эпохой» — Жак Ширак. С середины XX века ее философскими идеями увлекалась вся Европа. А в Америке читающая публика сразу же раскупила миллион экземпляров ее фундаментального, без преувеличения, сочинения под названием «Второй пол». В нем Симона последовательно и доказательно поведала о том, как на протяжении тысячелетий женщина становилась «добычей и имуществом» мужчины. То обстоятельство, что сама ученая дама никогда не являлась ничьей добычей и уж тем более имуществом, не помешало глубокому проникновению в суть этой вечной темы.

Непреложные качества оригинальной личности - авантюризм, своенравие, желание бросить вызов общественному мнению - были в Симоне, видимо, от рождения. Иначе для чего бы благочестивая девушка, воспитанная в добропорядочной религиозной семье, вдруг отказалась от брака и детей, провозгласила себя абсолютно свободной от всех существующих «предрассудков» на эту тему, стала писать вызывающие романы, проповедовать идеи женской независимости и откровенно заговорила про атеизм, бунт и революционные перемены? Признания своей неординарности мадемуазель де Бовуар никогда не таила и говорила о ней в открытую, в том числе и на страницах «воспоминаний», замечая, что с детства была склонна считать себя уникумом. Объясняла, что ее «превосходство над другими людьми» происходило оттого, что она никогда ничего в жизни не упускала - и в будущем ее «творчество сильно выиграло от такого преимущества». А еще Симона очень рано сделала для себя вывод, который стал одним из основополагающих в ее последующей «философии существования»: жить в двадцать лет вовсе не значит готовиться к своему сорокалетию. И еще - жизнь, следуя Симоне, это отношение к миру, делая свой выбор отношения к миру, индивидуум сам себя определяет.

Постичь действительность

Собственный выбор - ощутить полноту жизни, постичь действительность в самых разных проявлениях, пережить их и осмыслить - пытливая натура, Симона де Бовуар, сделала будучи подростком. Сначала осуществить свой замысел она пробует в религии, молитвах, искренней вере в Бога, потом ощущение этой полноты придет к ней за ежедневными занятиями интеллектуальным трудом, позже - за литературным творчеством.

Симона де Бовуар родилась в начале 1908 года, 9 января, в Париже. Хотя для нее самой началом года впоследствии будет не первый день января, а 1 сентября. Ее отец Жорж де Бовуар был адвокатом, хорошим семьянином, но при этом увлекающимся и азартным человеком. В начале Первой мировой войны он отдал свое состояние под займы царскому правительству России и - потерял его. Мать Симоны, Франсуаза, религиозная и строгая женщина, воспитывала двух своих дочерей так же, как тогда воспитывали детей в состоятельных аристократических семьях. Девочки были отправлены в коллеж Кур Дезир, где основным предметом являлось Священное Писание. (Симоне тогда шел шестой год.) Образование в этом учебном заведении подразумевало формирование из юных учениц благочестивых девушек, убежденных в вере будущих матерей. Впоследствии Симона вспоминала, как, припав к ногам белокурого Бога, она млела от восторга, слезы текли по ее щекам и она попадала в объятия ангелов…

Но с потерей состояния привычный уклад ее семьи претерпел серьезные изменения. Родители были вынуждены переехать в маленькую квартиру, обходиться без прислуги, вести более скромный образ жизни - оказаться в непривычной среде. А сестры, соответственно, лишились приданого, с ним - и шансов на хорошее замужество. Понимая это, Симона решила во что бы то ни стало овладеть какой-либо профессией, чтобы самой зарабатывать себе на жизнь, и принялась учиться с удвоенной силой, оставаясь при этом набожной барышней, принимающей трижды в неделю причастие. Но однажды в возрасте 14 лет с ней случилось событие, во многом повлиявшее на ее дальнейшую судьбу: по мнению Симоны, ее незаслуженно укорил и обидел словом духовный наставник аббат Мартен. Пока он говорил, «его дурацкая рука давила мне на затылок, заставляла ниже опустить голову, обратить лицо к земле, до самой смерти она будет принуждать меня… ползать по земле», - вспоминала Симона. Этого ощущения ей хватило сполна, чтобы сменить образ жизни, но и в новых обстоятельствах она продолжала думать, что потеря веры - самое большое несчастье. Пребывая в подавленном состоянии, ставя перед собой множество вопросов о сути жизни, Симона пришла к книгам, в которых искала и находила многие ответы, иногда и такие: религия - средство обуздания человека.

Книги постепенно заполнили духовную пустоту вокруг нее и стали новой религией, которая привела ее на философский факультет Сорбонны. В открытии книжного мира и новых имен в нем: Кокто, Клоделя, Жида и других писателей и поэтов - Симоне во многом помог двоюродный брат Жак… Он же рассказывал ей о жизни ночного Парижа, о развлечениях в барах и ресторанах. А ее богатое воображение тут же интерпретировало его рассказы как приключения, которых ей так не хватало для ощущения все той же полноты жизни. А еще ей хотелось поменьше бывать дома - общение с родителями утомляло дочь, особенно традиционные обеды в кругу родственников и известные ей до мелочей разговоры за такими обедами.

Когда же во время летних каникул 1926 года эти отношения накалились до предела, она отправилась в путешествие по ночному Парижу, прихватив с собой младшую сестру.

Что не нравилось в ней родителям? Им казалось, что она «выпала» из нормальной жизни, что учеба сделала ее оторванной от реальности, что она идет поперек всем и всему. Почему конфликтовала Симона? Потому что ей казалось, что ее все время пытаются поучать, но при этом отчего-то никто и никогда не замечает ее взросления, становления, успехов в учебе. Возрастной максимализм Симоны достиг апогея, и вот под предлогом участия в общественных бригадах она убегала вечерами из дома и кочевала по стойкам ночных баров, изучая нравы присутствующей там публики. Наглядевшись всего вдоволь, Симона подытожила, что увидела другую жизнь, о существовании которой она и не догадывалась. Но «сексуальные табу оказались» для нее такими живучими, что она и помыслить не могла о распутстве. В этом смысле «полнота жизни» ее пока не интересовала. О себе семнадцатилетней она пишет, что была экстремисткой, «хотела получить все или ничего». «Если я полюблю, - писала Симона, - то на всю жизнь, я тогда отдамся чувству вся, душой и телом, потеряю голову и забуду прошлое. Я отказываюсь довольствоваться шелухой чувств и наслаждений, не связанных с этим состоянием».

Встреча

В преддверии эпохального 1929 года - встречи с Жаном Полем Сартром - Симона де Бовуар уже была непохожей на других интеллектуалок. Ей шел 21-й год, а ему - 24-й. Он заприметил ее сам, но почему-то сначала подослал к ней своего друга. Когда же всей компанией они стали готовиться к заключительным экзаменам, Сартр понял, что встретил самую что ни на есть подходящую спутницу жизни, в которой его удивляло «сочетание мужского интеллекта и женской чувствительности». А она в свою очередь впоследствии писала: «Сартр в точности соответствовал грезам моих пятнадцати лет: это был мой двойник, в котором я находила все свои вкусы и пристрастия…» Она признавалась, что «будто встретила своего двойника» и «знала, что он останется» в ее жизни навсегда. Отныне, после успешно сданных экзаменов, где Сартру досталось первое, а Симоне - второе место (председатель экзаменационной комиссии при этом пояснил, что Сартр обладает уникальными интеллектуальными способностями, но прирожденный философ - Симона), она вместе с ним принялась низвергать эстетические и социальные ценности современного общества, следуя оригинальной философской доктрине - гуманистического экзистенциализма. Социальные катастрофы XX века виделись им «миром абсурда», в котором нет места ни смыслу, ни Богу. Единственная реальность этого бытия - человек, который сам должен наполнить свой мир содержанием. И в нем, в этом человеке, нет ничего заранее заданного, заложенного, поскольку, как считали Сартр и Де Бовуар, «существование предшествует сущности». А сущность человека складывается из его поступков, она - результат его выбора, точнее, нескольких выборов за всю жизнь. Побудителями же поступков философы называли волю и стремление к свободе, и эти побудители сильнее общественных законов и «всевозможных предрассудков».

По окончании учебы Сартра забрали в армию на полтора года. А Симона осталась в Париже, продолжала учиться. После армии он получил место профессора в Гавре и стал пользоваться особым вниманием со стороны студенток: большой оригинал, искусный ритор, человек обширных познаний, он был для них властителем дум. Но Симону его увлечения на стороне, как принято считать и как она, впрочем, писала сама, не смущали. Их союз вообще был особенным, непохожим на привычные союзы. Свои отношения молодые люди называли морганатическим браком и говорили, что пребывают в этом состоянии в двух обличьях: иногда они разыгрывали небогатых и всем довольных буржуа, иногда - представляли себя американскими миллиардерами и вели себя соответственно, подражая манерам богачей и пародируя их. Сартр же в свою очередь отмечал, что Симона помимо таких совместных перевоплощений «раздваивалась» еще и сама по себе, «превращаясь» то в Кастора (Бобра, это прозвище она получила от друзей в годы студенчества), то в капризную мадемуазель де Бовуар. А когда вдруг действительность становилась скучной ему самому, то оба они объясняли это тем, что в Сартра вселялась ненадолго душа морского слона - вечного страдальца, - после чего философ начинал всячески гримасничать, имитируя слоновью тревогу.

Они не имели ни детей, ни общего быта, ни обязательств, пытаясь доказать самим себе, что только так можно почувствовать радикальную свободу. По молодости они забавлялись всевозможными играми и чудачествами. «Мы жили тогда в праздности», - вспоминала Симона. Розыгрыши, пародии, взаимные восхваления имели, продолжала она, свою цель: «они защищали нас от духа серьезности, который мы отказывались признавать столь же решительно, как это делал Ницше, и по тем же причинам: вымысел помогал лишать мир давящей тяжести, перемещая его в область фантазии…»

Судя по воспоминаниям Симоны, она действительно была влюблена безумно и бесконечно счастлива от сознания того, кто оказался с ней рядом. Она всячески подмечала необычайность натуры своего избранника, говорила, что его цепкое, бесхитростное внимание схватывало «вещи живыми», во всем богатстве их проявления, что он внушал ей ту же робость, что внушали позднее лишь некоторые сумасшедшие, которые и в лепестке роз видели хитросплетения интриг. Да и как тут не стать восхищенной, когда рядом с тобой человек, одни мысли которого завораживают? «Парадокс разума состоит в том, что человек - творец необходимости - не может подняться над нею до уровня бытия, как те прорицатели, что способны предсказывать будущее другим, но не себе. Вот почему в основе бытия человека как создания природы я угадываю грусть и скуку», - писал Сартр в парижской газете в конце 1920-х годов.

В целом сартровская «эстетика отрицания» этого периода оказалась очень созвучной мыслям Симоны, а его социальный портрет виделся ей тогда следующим: «Он был анархистом в гораздо большей степени, чем революционером, он считал общество в том виде, в каком оно существовало, достойным ненависти и был вполне доволен тем, что ненавидел его, то, что он именовал «эстетикой отрицания», хорошо согласовывалось с существованием глупцов и негодяев и даже нуждалось в нем: ведь если бы нечего было громить и сокрушать, то литература немногого бы стоила».

Битва с крабами

«Оригинальный писатель, пока он жив, всегда скандален», - замечала Симона. Следовательно, разоблачать пороки буржуазного общества нужно тоже скандально, скандал - вообще катализатор познания общества, ровно как внутренний конфликт человека приводит к познанию потаенных его качеств. И Симона, и Сартр были большими сторонниками исследования различных экстремальных состояний человека, психических в том числе. Симона признавалась, что их всегда привлекали неврозы и психозы, что в них обнаруживались очищенные модели поведения и страсти людей, которых называют нормальными. Известно, тяга к таким наблюдениям была не только у Симоны и Сартра, многие писатели, поэты, философы черпали в подобных наблюдениях, исследованиях души человеческой необходимый «материал».

Безумцы привлекали Симону и Сартра своими многогранными, сложными и в то же время удивительно точными разоблачениями существующей действительности, с которой безумцы, как правило, враждуют. Это зазеркалье человеческой души будоражило философов, подвигало их к анализу психики, поступков, состояний человека. К тому же в начале XX века психологи и психиатры вплотную занялись вопросами психопатологий человека. И конечно, Симона и Сартр читали и изучали работы К. Ясперса, З. Фрейда, А. Адлера. Свои методы познания личности пытался составить и Сартр. Симона, как могла, способствовала ему в этом. Но философ буквально погряз в этой пучине. Испытывать аномалии восприятия реального мира он пробовал и на себе, вызывая «сдвиги» реальности инъекциями мескалина - галлюциногенного препарата, после которого у Сартра начались кошмарные видения в виде битвы с крабами и спрутами… По окончании воздействия препарата они исчезли.

Помимо безумцев философы увлекались дружбой со всевозможными маргиналами, наподобие автора «Дневника вора» Жана Жене или же Бориса Виана, писателя-скандалиста, низвергавшего мораль буржуазного общества. Удивительно, что такие бунтари, подчас с весьма сомнительными биографиями и родом занятий, привлекали Симону и Сартра куда больше, чем, к примеру, личности, добившиеся в те годы технических достижений, например полета в стратосферу.

Волокита

Париж 20-30-х годов XX века был, как известно, эпицентром искусств, моды и, конечно, философии, которой тогда отводилась роль «ключа к истине». Здесь Жан Поль и Симона продолжили свою педагогическую деятельность, получив должности преподавателей философии. Стоит сказать, что они и в этот период, и в дальнейшем никогда не жили под одной крышей, селились намеренно в разных отелях, но встречались ежедневно. Общались с художниками, приходили в их кафе и мастерские, проводили время в кинотеатрах…

По прошествии пяти лет с момента образования этого интеллектуального союза в жизни Симоны и Жана Поля появилась постоянная любовница - русская аристократка Ольга Козакевич. Она будто поддразнивала эту парочку, проявляя страсть то к ней, то к нему. И вот однажды Жан Поль вопреки сложившимся традициям не разлучаться с Симоной провел весь отпуск с Ольгой, оставив свою любимую интеллектуалку в Париже. Вспоминая о Козакевич, Симона говорила, что она всем своим поведением была против условностей, запретов, общественных табу. «Она претендовала на то, чтобы вырваться из плена человеческого удела, которому и мы покорялись не без стыда». «Удовольствиям она предавалась без меры, ей случалось танцевать до обморока. Говорят, что Сартр предлагал «бунтарке» Козакевич руку и сердце, продолжая при этом испытывать самые неподдельные чувства к Симоне… После отказа Жан Поль, конечно же, не горевал - он перекинулся на ее сестру, Ванду. А Симона делала вид, что ничего особенного не происходит, хотя кто, кроме Сартра, мог почувствовать, что действительно испытывала в такие моменты де Бовуар. В целом эта пикантная тема оговорена уже не единожды, при этом постоянно замечается, что сама Симона была еще более откровенной в своих связях на стороне. Будто она уезжала на отдых с той или другой ученицей, а потом знакомила их с Сартром. Якобы одной из таковых была Бьянка Ламблен, ставшая потом известным философом.

Безвременье

В конце 30-х годов XX века образ жизни Симоны и Сартра изменился, причем не столько сам образ, сколько их отношение к тому, что происходило в мире - события тех лет отложили свой отпечаток на их мировоззрении. Гражданская война в Испании, поражения республиканцев, активность итальянских фашистов… Расцвет нацизма в Германии.

С началом Второй мировой войны Сартра мобилизовали, а в июне 1940 года он попал в немецкий плен. Симона в это время преподавала в Париже и занималась литературой. Написала роман «Девушка приглашена в гости», где главная героиня - гостья - разбила жизнь одной супружеской пары. А в целом, вспоминая литературную жизнь 1940-1943-х годов, де Бовуар отмечала, что художественное слово тогда было в упадке. Событием для нее стала лишь повесть А. Сент-Экзюпери «Военный летчик» (1941).

Сартр вернулся из плена в 1943 году и сразу же развернул активную деятельность: напечатал в хорошем издательстве книгу Симоны, убедил ее заняться литературным делом, вступил в ряды Сопротивления, основал газету «Комба», в которой публиковал прокоммунистические статьи и, конечно же, популяризировал свою философию - гуманистический экзистенциализм. В это же время Симона и Сартр сблизились с А. Камю, которого философ встретил на репетиции пьесы «Мухи». Их дружба обрастала новыми знакомствами, и по окончании войны вокруг Сартра, Симоны и Камю организовался довольно большой круг интеллектуалов. Духоподъемное время способствовало новым идеям, новой политике. Последняя вошла тогда в их жизнь накрепко. Симона вспоминала, как братались в 1945-м голлисты, коммунисты, марксисты… Как заключал по этому поводу Камю: «Политика неотделима более от индивидов. Она являет собой прямое обращение человека к другим людям».

В 1945 году Сартр уехал в Нью-Йорк. Симону он не взял. За долгие годы их творческого союза такой шаг он сделал впервые. Там он влюбился в актрису Долорес Ванетти Эренрейх и остался в США, куда через некоторое время полетела и Симона.

Американский муж

В 1947 году в США у Симоны де Бовуар состоялась еще одна эпохальная встреча. Нельсон Олгрен, американский писатель, предложил француженке сопровождать ее по Чикаго. (В США она прилетела по приглашению нескольких американских университетов и пребывала там с января по май.) И к Симоне в возрасте 39 лет пришло еще одно большое чувство. Их роман длился 14 лет, как писал впоследствии страдающий от любви и разлуки Нельсон, она вымотала его за эти годы, отвергнув в самом начале предложение о создании семьи и замужестве.

«Любимый мой Нельсон. Откуда это Вам, гордецу, известно, что мои чувства к Вам неизменны? Кто Вам это сказал? Боюсь, что они действительно не изменились. Ах, какие муки любви и радости, какое наслаждение испытала я, когда читала Ваше письмо…» - писала Симона 15 декабря 1948 года в одном из 304 писем к своему возлюбленному, которого она называла «любимым мужем». Эти письма впоследствии были опубликованы приемной дочерью Симоны Сильвией ле Бон де Бовуар. Эта переписка не случайно названа «Трансатлантическим романом» - в ней все сплошные чувства, а рядом с ними соображения обо всем происходящем вокруг: «Милый, милый. Вот я и снова в Алжире, под окном расстилается огромный сад из пальмовых деревьев, я вижу множество розовых и лиловых цветов, дома, сосны, а за ними - корабли и море, бледно-голубое… Видели, с какой услужливостью США хотят нам «помочь» организовать армию, способную разбить СССР? Скажите им, что они перестарались и мы их усилий не оценили. Мысль, что французы должны принять участие в войне, довольно странная. Сталина ненавидят в такой же степени, как и Уолл-стрит, как же поступить?..»

Слава

В 1949 году Симона издала книгу, которая взорвала общественное мнение. Сначала «Второй пол» увидел свет во Франции, а потом практически во всех странах Запада. Сама идея этого социально-биологического, антропологического труда была подсказана писательнице Сартром, который обладал по отношению к ней невероятной интуицией. И это чувство его не подвело. Его спутница справилась с задачей блестяще, она начала с анализа мифов разных народов, в которых устоялись и отразились представления о роли и назначении женщины, а потом, следуя хронологии, разобрала многочисленные труды по этому «вечному вопросу», пытаясь понять, отчего произошло принятое всеми различие: мужчина - полноценный человек, субъект истории, женщина - существо сомнительное, объект его власти. Особенным образом Симона выделяет работу Пулена де ла Бара «О равенстве обоих полов». Она принимает точку зрения автора о том, что неравное положение мужчины и женщины в обществе есть результат подчинения женщины грубой мужской силе, но отнюдь не предназначение природы. В целом в феминистской литературе книга «Второй пол» занимает особую нишу, несколько поколений женщин, несмотря на понятную реакцию отцов церкви, считали ее своего рода Библией. Но самое главное, что до сегодняшнего момента это исследование является самым фундаментальным в своей области. А тогда, в 1949 году, оно появилось как нельзя вовремя. В России «Второй пол» издали лишь по прошествии почти полувека с момента выхода книги во Франции. Но что говорить об этой книге? Если даже «Воспоминаниям благовоспитанной девицы» в печати также было отказано. В своей книге «В конечном счете» Симона де Бовуар замечает, как сам Твардовский никак не мог решиться опубликовать «Слова» (1964) Сартра, за которые ему была присуждена Нобелевская премия, от которой он, как известно, отказался.

Разумеется, книга «Второй пол» вызвала шквал откликов, среди которых были и крайне негативные. А. Камю неистовствовал, говорил, что Де Бовуар сделала из французского мужчины мишень для презрения и насмешек. Особенно негодовала католическая церковь, и у нее были на то основания.

И все-таки после 1949 года Симона стала очень востребованной, ее приглашали читать лекции, выступать с докладами в разные города и страны. В 1954 году ее слава подогрелась вновь. Вышедший роман «Мандарины», описывающий историю ее любовных отношений с Нельсоном Олгреном, казался читателям весьма откровенным. Симона была награждена Гонкуровской премией, а сам Олгрен негодовал: он никак не ожидал, что его чувства станут всеобщим достоянием. Симона, как могла, пыталась успокоить его, объясняя, что это произведение - отнюдь не зеркало их отношений, что она всего лишь извлекла из этих отношений квинтэссенцию, описав любовь женщины, похожей на Симону, и мужчины, похожего на Нельсона.

В своей парижской квартире. 1976 год. Фото JACQUES PAVLOVSKY/SYGMA/CORBIS/RPG

Спецкор

Решиться на такой сюжет Симоне, возможно, помогло новое увлечение: в 1952 году она влюбилась в Клода Ланцмана, корреспондента газеты «Новые времена», в которой редакторами работали Сартр и Бовуар.

Новый избранник был молод - 27 лет, свеж, приятен, умен, галантен, бесконечно учтив и в хорошей степени амбициозен. Не влюбиться в такого Симона просто не могла. Она откровенно вспоминала потом, как его близость освободила ее от бремени возраста. Хотя 44 года - разве это возраст для экзистенциальной философии? Удивительно, но чувства Симоны были так глубоки, что она пригласила избранника к себе в квартиру, чего раньше никогда никому не предлагала, - и он переехал. Они были вместе семь долгих и счастливых лет.

Арлетта

Новое увлечение Симоны никак не уменьшало ее внимания к Сартру: они виделись ежедневно, хотя и у него была в то время своя особая любовная история под именем Арлетта Элькаим, молоденькая и хорошенькая еврейская девушка из Алжира. И вот тут, похоже, самообладание Симону наконец-то подвело: она почувствовала, как сильно увлекся Сартр. Так, что даже стал сторониться своей лучшей подруги. Последней каплей стало то, что Жан Поль решил удочерить Элькаим. В ответ - де Бовуар удочерила одну из своих то ли подруг, то ли учениц - Сильвию ле Бон (упоминаемую выше), которая и стала наследницей творчества Де Бовуар. Но несмотря на определенные разногласия в личной жизни, Симона и Сартр продолжали пребывать в эпицентре общественно-политических событий. Они живо интересовались и советской действительностью.

В 1955 году, во время краткого пребывания в СССР, Симона посмотрела пьесу «Клоп» Маяковского, заметив, что для нее с Сартром тема пьесы очень близка: пороки и крайности современного мещанства принять невозможно. Но не стоит думать, что оба философа принимали «новый мир» Страны Советов безоговорочно: оба они имели во Франции знакомства с советскими иммигрантами, диссидентами и не питали иллюзий относительно советского режима. И все же «превращения советского человека в человека труда» были им интересны.

В 1956 году бескомпромиссный Сартр в интервью журналу «Экспресс» выступил с откровенным осуждением советской агрессии в Венгрии, сказав, что он полностью разрывает отношения с друзьями из СССР. А в 1961 году Сартр и Бовуар получили приглашение посетить Москву от Союза писателей и приняли его: культурная жизнь в разных странах интересовала их всегда. Примечательно, что после этого визита отношения между СССР и Францией заметно потеплели. Симона вынесла из этой поездки вот такое любопытное впечатление: «В СССР человек творит самого себя, и даже если это происходит не без труда, даже если случаются тяжелые удары, отступления, ошибки, все, что происходит вокруг него, все, что с ним случается, наполнено весомым значением».

В 1970 году Сартр тяжело заболел, и Симона принялась преданно ухаживать за ним. 15 апреля 1980 года его не стало. Впоследствии в книге «Адье» Бовуар напишет: «Его смерть разлучила нас. Моя смерть нас объединит». Она пережила своего мэтра и друга на шесть лет, проведя эти годы в одиночестве: с кончиной Сартра из нее постепенно стала уходить удивительная для всех фонтанирующая энергия. Исчез горизонт, исчезли цели. А когда-то всем своим существом Симона выражала безусловный для нее кантовский оптимизм: ты должен, следовательно, ты можешь.

Сартр покоился на кладбище Монпарнас, куда по странному стечению обстоятельств выходили окна ее небольшой квартиры. Ее не стало весной. 14 апреля 1986 года. Она умерла в одной из больниц Парижа, персонал которой никак не мог поверить, что в их стенах последние дни доживала сама Симона де Бовуар: она ушла в одиночестве, к ней никто не приходил и не справлялся о ее самочувствии. Да и кто смел предположить, что Симона может состариться и уйти? Она при жизни стала легендой, а легенды, как известно, вечны…

Семейная пара знаменитых французских писателей исповедовала принципы «свободной любви». В то время как интимные отношения мужа далеко переходили за границы обычного эпатажа, жене не оставалось ничего другого, как стать «классиком феминизма» и втайне от своих последователей страдать от мук ревности.

Настоящий фурор в кругах интеллигенции Европы и Америки произвела книга Симоны де Бовуар «Второй пол», представляющая собой весьма спорную и хлесткую полемику по поводу положения женщины в современном мире. Она стала настоящим символом сексуальной революции 1960-х гг. Одной из центральных идей книги стал призыв: «Женщина должна жить для себя». Автор писала: «Не многие работы так схожи с сизифовым трудом, как работа домашней хозяйки; день за днем она моет посуду, вытирает пыль, чинит белье, но на следующий день посуда опять будет грязная, комнаты – пыльные, белье – рваное. Домашняя хозяйка… ничего не создает, она лишь сохраняет в неизменном виде то, что существует. Из-за этого у нее возникает впечатление, что вся ее деятельность не приносит конкретного Добра…» Естественно, биологически женщины не запрограммированы на домашнее хозяйство в той же мере, как на деторождение. Однако дети привязывают их к дому, который далее становится их «тюрьмой» и остается ею в дальнейшем, как бы ни стремились женщины его украсить и обустроить…

Философские сочинения Симоны де Бовуар отмечают взвешенная объективность, проницательность, кругозор, хороший слог, просветительское начало, но в обществе она нравилась далеко не всем, ее ругали и марксисты, и католики. Они считали, что ее «чисто женский» бунт был не обоснованием необходимости эмансипации, а свидетельством необузданной гордыни и издерганной души. Спокойное гармоническое состояние Симоны не раз, как она признавалась, на протяжении жизни разрушалось, и писательница подвергала свою судьбу безжалостному анализу и в художественных произведениях, и в научных исследованиях.

Муж «основоположницы феминизма» французский философ и писатель Жан Поль Сартр всегда был в центре внимания европейской критики. О нем спорили, его опровергали, с ним соглашались, восхищались и негодовали так, что в конце концов его политические взгляды затмили его творчество, а личная жизнь приобрела характер настоящего шоу. Неизменный интерес у публики вызывали многочисленные любовные похождения философа, его шокирующие высказывания по поводу сексуальной свободы, супружеских отношений, проблем деторождения и так далее, чему Сартр даже пытался давать философское обоснование.

Одиночество, страх смерти, свобода – вот те темы, которые были основными в его философии, носившей загадочное имя «экзистенциализм» (от латинского «existential», что означает «существование»). Широкая популярность экзистенциализма в послевоенные годы объяснялась тем, что эта философия придавала большое значение свободе. Поскольку, по Сартру, быть свободным – значит быть самим собой, так как «человек обречен быть свободным». В то же время свобода предстает как тяжелое бремя, но человек должен нести это бремя, «если он личность». Он может отказаться от своей свободы, перестать быть самим собой, стать «как все», но только ценой отказа от себя как личности.

Сам писатель распорядился этой свободой весьма своеобразно, открыто продемонстрировав обществу полное пренебрежение ко всяким моральным ограничениям, дойдя и в поведении, и в интимной жизни до таких проявлений, которые явно переходили границы обыкновенного эпатажа. И этот индивидуализм Сартра был настолько же притягателен, как и его философские воззрения, и его художественное творчество.

Семья Жана Поля Сартра принадлежала к мелкой французской буржуазии. Его отец, Жан Батист Сартр, морской инженер, умер от тропической лихорадки, подхваченной в Индокитае, когда сыну не исполнилось и года. Мать, Анн Мари – двоюродная сестра Альберта Швейцера, происходила из семьи известных эльзасских ученых. Дед по материнской линии Шарль Швейцер, профессор, филолог-германист и основатель Института современного языка, в чьем доме прошло детство Жана Поля, обожал внука. Он восхищался его проделками и исподволь готовил к литературной деятельности, прививая ему любовь к чтению книг.

Позже Сартр писал: «Я начал свою жизнь 21 июня 1905 г., как, по всей вероятности и кончу ее, – среди книг». Дедовское воспитание, таким образом, естественно вело к преподавательской профессии. Но сам мальчик мечтал о большем, считая, что на него возложена некая важная миссия. Правда, реальность давала не много поводов для подобных мечтаний. Начав общаться со своими сверстниками, Жан Поль вдруг обнаружил, что он мал ростом, физически намного слабее своих друзей и не всегда готов за себя постоять. Это открытие его потрясло. Однако рядом был любящий дед: «Он спас меня, сам того не желая, и тем самым подтолкнул к стезе нового самообмана, который перевернул мою жизнь».

Этим «самообманом», а вернее, бегством от реальности, было писательство. Жан Поль принялся сочинять романы в рыцарском духе, черпая сюжеты из книг и кинофильмов. Родственники, восхищенные первыми литературными опытами 8-летнего романиста, стали предрекать ему писательскую карьеру, и дед решил отдать его в лицей Монтеня: «Однажды утром он привел меня к директору и расписал мои достоинства. “Недостаток у него только один, – сказал дед. – Он слишком развит для своих лет”. Директор не стал спорить… После первой же диктовки деда срочно вызвали к лицейскому начальству. Он вернулся вне себя от ярости, извлек из портфеля злосчастный листок бумаги, покрытый каракулями и кляксами, и швырнул его на стол… “В агароди растет маркофь”. При виде “агарода” мою мать одолел неудержимый смех. Он застрял у нее в горле под грозным взглядом деда. Сначала дед заподозрил меня в нерадивости и выбранил, но потом объявил, что меня недооценили!»

Настоящая учеба юного дарования началась с лицея Генриха IV и продолжилась в 1924 г. в привилегированном учебном заведении Эколь Нормаль Сюперьер. Избрав предметом своих занятий философию, Жан Поль быстро завоевал авторитет среди преподавателей и сокурсников. Вокруг него образовался кружок талантливой молодежи, увлеченной идеей Сартра создать новое направление в философском осмыслении бытия. Тогда-то и приметил Жан Поль способную, красивую, а главное, умную студентку Симону де Бовуар, которая в отличие от остальных девушек держалась гордо и независимо. Через своего приятеля Поля Низана Сартр признался Симоне в любви, а затем состоялось более близкое знакомство. Через некоторое время оно перешло во взаимное чувство, особенно после того, как Жан Поль изложил своей избраннице не совсем обычные взгляды на брак, дружбу и интимные отношения.

Слова практичного молодого человека упали на благодатную почву. Дело в том, что Симона была личностью неординарной. Ее отец, известный парижский адвокат Жан де Бовуар, страстно мечтал о сыне и долго не мог примириться с мыслью, что 9 января 1908 г. у его жены Франсуазы родилась дочь. Видимо, стремясь доказать свою «полноценность», Симона уже в детстве приобрела не свойственные девочкам черты характера: она держала себя довольно независимо, презирала слабых, никогда не плакала, не уступала мальчишкам в драках, а в 13 лет окончательно решила, что не будет иметь детей и станет известной писательницей. Как бы то ни было, наблюдая за семейной жизнью родителей и их друзей, смышленая Симона рано пришла к выводу о том, что семья убивает любовь, превращая жизнь в размеренную череду банальностей: спальня, столовая, работа. В 19 лет она объявила своим родственникам: «Я не хочу, чтобы моя жизнь подчинялась чьему бы то ни было желанию, кроме моего собственного».

Почему же она обратила внимание на Сартра? Ведь внешне его никак нельзя было назвать представительным, а тем более привлекательным молодым человеком: невысокого роста, узок в плечах, редкие волосы, несимметричное лицо, заметное косоглазие, а вдобавок ко всему – весьма солидное брюшко. Правда, как оратору ему не было равных. Его горячим речам восторженно внимали многие поклонники и поклонницы, среди которых, разумеется, была и Симона.

Наконец, произошло долгожданное признание в любви и совершенно неординарное предложение руки и сердца. Жан Поль заявил своей невесте, что придерживается антимещанских принципов. А потому их отношения должны строиться на совершенно иной основе, то есть на своеобразном семейном контракте: «Жениться и жить под одной крышей как муж и жена – это буржуазная пошлость и глупость. Дети тоже связывают и убивают любовь, а кроме того, возня с ними – это бессмысленная суета и потеря времени. С другой стороны, они обязуются всегда быть рядом, считать себя принадлежащими друг другу и бросать все, если кому-то из них требуется помощь. Кроме того, они обязаны не иметь тайн и рассказывать друг другу обо всем, как на исповеди. И, наконец, самое главное, влюбленные должны предоставить друг другу полную сексуальную свободу».

От такого «брачного договора» Симона пришла в неописуемый восторг: ее отношения с Сартром будут уникальными, а это как раз то, о чем она мечтала. Правда, тогда она не очень вникала в смысл фразы «полная сексуальная свобода», но, по-видимому, решила, что это понятие тесно связано с философскими идеями ее возлюбленного.

Однако был человек, который не разделял восторг Симоны – ее отец. Более того, он был вне себя от гнева. Мало того что дочь выбрала совершенно «неприличную» для их круга профессию философа, она еще и собирается вступить в брак с человеком радикальных убеждений, чуть ли не марксистом, подрывающим нравственные устои общества. Но Симоне всегда нравилось дразнить родителей, она считала, что именно так должна проявляться независимость женщины. А кроме того, в среде ее друзей, где главенствовал Жан Поль, особенно презирались такие вещи, как собственность, деньги, светские манеры и буржуазная благовоспитанность.

После окончания университета молодоженам пришлось расстаться, поскольку вакансий в Париже не было. Она уехала в Марсель, он – в Гавр преподавать философию. Встречаться приходилось два-три раза в месяц, зато письма другу друг они писали почти каждый день.

Вдали от мужа Симона явно скучала и не знала, что ей делать с пресловутой «свободой». Часов в лицее у нее было немного, коллеги казались ей глупыми и неинтересными, а Сартр был далеко. Потому, получив очередное письмо, где он сообщал, что намерен выехать в Германию, она решила отправиться к нему. А когда она появилась в крохотном номере захудалой берлинской гостиницы, то муж, вместо приветствия, радостно сообщил, что у него «наметился небольшой романчик». Поскольку знакомить жену с героинями «небольших романчиков» входило в условие их договора, Сартр сначала подробно описал свою новую подругу, а затем и представил ее Симоне.

Красивая, томная Мари Жирар была женой одного из местных французских студентов. Она привлекла молодого преподавателя своей мечтательностью и каким-то необыкновенным взглядом «поверх предметов и людей». При знакомстве рыжеволосая красотка лишь мельком взглянула на жену своего друга и посоветовала ей научить Сартра заниматься любовью, «а то уж очень он скучен в постели». Симона еле сдержала себя, чтобы не показаться оскорбленной. А муж после этой встречи с упоением рассказывал друзьям, что их некогда скрепленный союз с женой выдержал испытание временем: они по-прежнему единомышленники, ищущие свой путь в творчестве.

Действительно, их творческий путь складывался удачно. В 1938 г. вышла повесть Сартра «Тошнота», сделавшая его известным писателем, а Симона напряженно работала над романом «Гостья». Опубликованный вскоре сборник новелл Жана Поля «Стена» был удостоен в прессе следующих похвал: «Сказки страшные, жестокие, тревожные, беспардонные, патологические, эротические… Шедевры жестокого жанра». Такая оценка автору неимоверно льстила.

Вскоре супруги поселились в Париже. Их ежевечерним местопребыванием стало знаменитое кафе «Три мушкетера» на авеню Мэн. Сюда стекались десятки поклонников Жана Поля, чтобы послушать его речи и поспорить. Правда, вид у модного писателя и философа был довольно-таки странный: грязная рубашка, помятая шляпа, стоптанные ботинки, причем иногда разного цвета. Внешность же Симоны почти не претерпела изменений, разве что стала еще больше аскетичной: накладная коса на гладко зачесанных черных волосах, непритязательные клетчатые юбки, строгие приталенные жакеты. Среди развязной парижской богемы она выглядела несколько необычно, но не придавала этому никакого значения.

С некоторых пор супруги везде стали появляться вместе с какой-либо хорошенькой девушкой. Все вокруг знали, что это была очередная молоденькая любовница Сартра и его феминистки-жены, не брезговавшей лесбийским сексом. В середине 1930-х гг. в этой роли выступала Ольга Козакевич, дочь русских эмигрантов, бывшая еще в Руане студенткой Симоны. В обществе Ольга вела себя довольно развязно: демонстративно садилась на колени Сартру, вдруг начинала обнимать его и страстно целовать, могла устроить небольшой скандал. Это, впрочем, нисколько не раздражало Жана Поля, напротив, даже в чем-то импонировало ему.

Ольгу Козакевич сменила ее сестра Ванда, потом появилась Камилла Андерсон, затем Бьянка Бьененфельд… После очередных романов Сартра, выносить которые Симоне становилось все труднее, ей пришлось признаться себе, что, как ни старалась быть независимой и свободной личностью, она, увы, самая обыкновенная женщина. Презирая себя за слабость, Симона, тем не менее, мучительно ревновала своего мужа и ненавидела его часто сменяющихся любовниц. Пресытившись студентками, Сартр увлекся экзотическими восточными красавицами, которых находил неизвестно где. От ревности де Бовуар стала пить, нередко появлялась в аудитории навеселе, но при этом даже самым близким своим друзьям продолжала твердить, что «абсолютно счастлива с мужем» и что у них «идеальное супружество нового типа».

В годы Второй мировой войны Жан Поль из-за дефекта зрения не попал в действующую армию, а служил метеорологом в тылу. После захвата Франции нацистами он провел некоторое время в концлагере для военнопленных, но уже весной 1941 г. его отпустили, и он возвратился к литературной и преподавательской деятельности. Основными произведениями этой поры стали пьеса «За запертой дверью» и объемный труд «Бытие и ничто», успех которых позволил Сартру оставить преподавание и целиком посвятить себя философствованию.

Считается, что в этот период супруги принимали участие в движении Сопротивления. Однако все «активное участие» Сартра в борьбе с фашизмом сводится к нескольким месяцам существования группы «Социализм и свобода», которую он организовал по возвращении из плена и которая распалась осенью 1941 г., после чего философ думал не столько о Сопротивлении, сколько о своей писательской карьере. Но у Симоны навсегда остался комплекс вины из-за того, что она не знала чувства голода, не мерзла и не испытывала лишений. В моральном плане отсутствие такого опыта угнетало ее значительно больше, чем сознательный отказ иметь детей. В конце концов детей ей заменили многочисленные книги, где она пыталась разобраться в себе и в том, например, что такое дети как форма продолжения человеческого рода.

«Идеальное супружество» Сартра и де Бовуар в Париже было притчей во языцех. Они жили порознь, на разных этажах захудалой гостиницы на улице Сель, категорически отказываясь иметь какую бы то ни было собственность. С утра, перед занятиями они неизменно вместе пили утренний кофе, в семь часов вечера, несмотря на погоду и обстоятельства, встречались и гуляли по городу, говорили о философии или о своих литературных трудах. Обедали обычно в «Трех мушкетерах», где и оставались до поздней ночи.

Но затем произошло событие, которое стало неожиданностью для всех: Симона влюбилась, в чем сразу же призналась Сартру. Тот был немало изумлен, хотя, казалось, не должен был удивляться роману жены, ведь право на «сексуальную свободу», согласно договору, они имели оба. Ей в то время было 39 лет, ему под пятьдесят. Надо отдать должное Сартру – какой неожиданной ему ни показалась эта новость, он, взяв себя в руки, отнесся к ней с философским спокойствием.

В январе 1947 г. Симона де Бовуар по приглашению нескольких американских университетов гостила в США. Находясь проездом в Чикаго, она, по совету знакомой, встретилась с молодым писателем Нельсоном Алгреном. Он водил ее по городу, показывал чикагское «дно», районы трущоб и притонов, польский квартал, где он вырос, а вечером следующего дня она уехала в Лос-Анджелес…

Спустя два месяца она писала новому знакомому: «Теперь я всегда буду с тобой – на унылых улицах Чикаго, в надземке, в твоей комнате. Я буду с тобой, как преданная жена с любимым мужем. У нас не будет пробуждения, потому что это не сон: это чудесная реальность, и все только начинается. Я чувствую тебя рядом, и, куда бы я теперь ни пошла, ты последуешь за мной – не только твой взгляд, а ты весь, целиком. Я тебя люблю, вот все, что я могу сказать. Ты обнимаешь меня, я к тебе прижимаюсь и целую тебя, как целовала недавно».

С этого времени начались бесконечные перелеты через Атлантику и короткие встречи с новым возлюбленным. Нельсон жил в собственном благоустроенном доме с подстриженными газонами и мелодичным колокольчиком у двери. Он приносил Симоне кофе в постель, заставлял правильно и регулярно питаться, давал уроки кулинарного мастерства, дарил ей пеньюары и кружевное нижнее белье. На «убежденную феминистку» подобные «мелочи быта» и интимные аксессуары производили большое впечатление. И хотя это было «по-мещански», она чувствовала себя счастливой.

В Париже, однако, ей приходилось вести совсем другую жизнь. Изданная в 1949 г. книга де Бовуар под названием «Второй пол» стала классикой феминизма. Не прошло и недели после ее выхода в свет, как Симона стала самой знаменитой и популярной писательницей во Франции. Сартр был доволен: идея книги принадлежала ему.

В этот момент в Париж приехал Нельсон Алгрен и поставил перед любовницей дилемму – он или Сартр. После долгих, мучительных сомнений Симона сделала свой выбор. Она осталась с мужем, поскольку не могла «предать общие идеалы». Но это означало и потерю единственной надежды на новую любовь и освобождение. Когда-то они вместе придумали эту спасительную формулу, но с годами она превратилась в аксиому. Каждый из супругов достиг своей цели. Симона написала десятки книг, Жан Поль в 1964 г. был удостоен Нобелевской премии по литературе «за богатое идеями, пронизанное духом свободы и поисками истины творчество, оказавшее огромное влияние на наше время». Сославшись на то, что он «не желает, чтобы его превращали в общественный институт», и опасаясь, что статус нобелевского лауреата только помешает его радикальной политической деятельности, Сартр от премии отказался.

В 1965 г., когда писателю уже исполнилось шестьдесят, а его союзу с женой – 36 лет, он нанес ей последнюю душевную травму, удочерив свою 17-летнюю алжирскую любовницу Арлетт эль-Каим. Той грозила депортация из страны, а Сартр не желал с ней расставаться. К негодованию Симоны, эта, по ее словам, беспардонная девица осмеливалась не пускать ее в дом собственного мужа. Старый ловелас никак не мог обойтись без женского общества: «Главная причина, по которой я окружаю себя женщинами, заключается в том, что я предпочитаю их общество мужской компании. Мужчины обычно нагоняют на меня скуку». И все же он по-прежнему нуждался в преданной супруге, которая оставалась единственным человеком, кто понимал его идеи даже лучше его самого.

Во второй половине 1960-х гг. он больше занимался политикой, чем литературой. С усердием, достойным лучшего применения, Жан Поль стремился восстановить «доброе имя социализма». Он много путешествовал, активно выступал против классового и национального угнетения, отстаивал права ультралевых групп, участвовал в студенческих бунтах в Париже. Решительно осуждая американское военное вмешательство во Вьетнаме, Сартр принял активное участие в организованной Бертраном Расселом антивоенной комиссии, обвинившей США в военных преступлениях. Он горячо поддержал китайские преобразования, кубинскую революцию, однако в дальнейшем разочаровался в политике этих стран.

После советского вторжения в Чехословакию в 1968 г. Сартр поддерживал различные левоэкстремистские группировки, был редактором маоистского журнала «Дело народа», подвергал критике коммунистические партии за «оппортунизм», стал одним из основателей и главным редактором леворадикальной газеты «Либерасьон». В 1974 г. вышла его книга «Бунт – дело правое».

В последние годы жизни Сартр почти ослеп из-за глаукомы. Писать он больше не мог, но от активной жизни не отошел: давал многочисленные интервью, обсуждал политические события с друзьями, слушал музыку, просил жену читать ему вслух. Правда, в то же время он пристрастился к алкоголю, которым его снабжали молодые поклонницы, что, конечно же, не могло не раздражать Симону.

Когда 15 апреля 1980 г. Сартра не стало, официальной церемонии похорон не было. Незадолго до смерти писатель сам попросил об этом, испытывая отвращение к пафосу парадных некрологов и эпитафий. За гробом шли самые близкие. Однако по мере того как похоронная процессия двигалась по городу, к ней стихийно присоединились 50 тысяч парижан. Газета «Монд» написала: «Ни один французский интеллектуал XX в., ни один лауреат Нобелевской премии не оказал такого глубокого, длительного и всеобъемлющего влияния на общественную мысль, как Сартр».

Симона де Бовуар на шесть лет пережила своего неверного, но любимого друга и скончалась почти в один день с ним, 14 апреля. Соединенные непостижимыми узами в мире земном, они и похоронены рядом – в совместной могиле на монпарнасском кладбище в Париже. Их необычная супружеская жизнь оказалась долгой, а путь к своим идеалам – извилистым и нередко запутанным. Но ведь они никогда и не помышляли о простоте и ясности своих путей ни в творчестве, ни в любви.

Место последнего упокоения писателей сейчас менее посещаемо, чем могилы шансонье и поп-музыкантов. Однако здесь есть знаки любви и признательности – на надгробной плите Сартра и де Бовуар всегда лежат красные гвоздики и камушки, похожие на гальку, подобранную на морском берегу.

Жан Поль Сартр и Симона де Бовуар

Я герой длинной истории со счастливым концом. Ты самая совершенная, самая умная, самая лучшая и самая страстная. Ты не только моя жизнь, но и единственный искренний в ней человек.

Жан Поль Сартр

Мы открыли особенный тип взаимоотношений со всей его свободой, близостью и открытостью.

Симона де Бовуар

Он – выдающийся философ, безжалостно терзавший склонные к рутине головы и доносивший свои идеи посредством литературы; она – признанная писательница, мужественный апологет новой женской идеологии XX века. Оба – самодостаточные, целеустремленные, пламенные, обаятельные и… невыносимые. Оба изрядно потрепали изнеженную мораль, известив о приходе в мир новой, возможно, не идеальной для развития человека философии, но привлекательной формы бытия без ограничений, основанной на неслыханных претензиях на свободу. В действительности этот в высшей степени парадоксальный союз никогда не мог бы претендовать на определение «счастливый». Если бы не несколько «но».

Эпицентр незаурядных желаний

Понятие «отец» для Сартра всю жизнь оставалось зоной повышенной тревожности. Человек, который принял участие в зачатии новой жизни, умер еще до того, как малыш начал воспринимать его. «Бабушка постоянно твердила, что он [отец] уклонился от исполнения долга» – это навязчивое впечатление детства преследовало Сартра как тень, и он всегда, в течение всей жизни видел за собой этот призрак, твердивший о родительском отступничестве. Именно в этом противоречивом отношении к отцу следует искать причину его собственного отказа от отцовства. Не смерть отца и тот факт, что он никогда не видел своего родителя, а безжалостная и в чем-то даже циничная интерпретация этого события довела юное создание до вулканического потрясения и надлома души. «Хороших отцов не бывает – таков закон; мужчины тут ни при чем – прогнили узы отцовства», – написал Сартр в зрелом возрасте. Он признавал только величественные поступки, опуститься же до «подлого отцовства» было бы невыносимо, пошло и слишком напоминало бы обывателя. Слишком напоминало бы отца, на которого он не желал походить даже глубинной сутью своих устремлений. Помешанный на любви, любви к кому-то, а больше всех – к себе, он с юных лет видел в себе героя, настраивался на волну подвига, вырабатывал в себе если не презрение, то едкую иронию ко всему сущему. И для того были все основания.

Основания эти дала мать. Для матери он был всем; кроме сына, для нее больше ничего не существовало. Живя за счет своих родителей, она смогла исполнить лишь одну, правда, очень важную для ребенка, функцию – излучать слепую и вездесущую любовь. В этом состояла драматическая парадигма отношений внутри семьи деда. Появившись на свет в среде «христианского благочестия», мальчик в то же время столкнулся с ужасами двойных стандартов – чудовище, порожденное общественной моралью, постоянно становилось на его пути к матери, редуцируя любовь, ослабляя стремление к почитанию человека, давшего ему жизнь. Тихое и последовательное подавление матери ее родителями – его дедушкой и бабушкой, – как бы в наказание за отсутствие отца, оказалось самым жестоким противоречием детства, из которого он вынес несколько устойчивых убеждений. Первое состояло в бессознательной боязни отцовства, отвержении его как такового, вытеснении стремления к продолжению рода; второе – в богохульном вампирическом поглощении любви. С первых лет жизни мальчик, который чуть было не умер при рождении (что заставило его мать еще больше трястись над ним), стал одновременно локатором и солнечной батареей, безошибочно отыскивая эпицентры любви и впитывая ее тепло до тех пор, пока источник не истощался. Этот вампиризм поддерживал Сартра в течение всей жизни. И безапелляционное суждение о матери – «призвана служить мне» – свидетельствует как о самозабвенной материнской любви и об отсутствии у ребенка конкурентов, так и о врожденном эгоизме. Маленький Жан Поль рос обласканным, и его не выпускали из объятий. Вообще в воспитательном процессе преобладали свобода и ободрение. По собственному признанию мыслителя, «в рукоплесканьях недостатка не было».

Но если его боготворили мать, дед с бабушкой, другие родственники, то отношение окружающих к его матери было совсем иным. Сквозь недомолвки и иносказание взрослых малыш улавливал пренебрежение и неодобрение, вызываемое общей оценкой избранной этой женщиной роли. Его обостренное восприятие этой роли сквозь призму еще более старшего, почтенного и поучающего поколения сблизило его с собственной матерью, но отдалило от любой другой женщины-матери. Хищническое отношение к женщине родилось у Сартра именно из желания компенсировать, противопоставить выпяченного, вывернутого наизнанку себя, «человека без комплексов», без проблемной и ущербной матери. Определение матери как «девственницы, проживающей под надзором у всей семьи», употребляемое Сартром в автобиографических «Словах», говорит о том, что он отделил ее от всего остального мира женщин, придал статус обособленного, неприкосновенного объекта, несхожего со всеми остальными и прекрасного в своей инфантильной, блаженной наивности. Она осталась для Сартра мученицей («даже в гости ее не отпускали одну»), заключенной в воображаемый монастырь, святой.

Если бы в жизни Жана Поля не существовало деда, его воспитание по женскому типу могло иметь противоречивые, а может быть, и далеко не самые лучшие последствия; дед же передал мальчику крепкое мужское начало, корни которого уходили глубоко в духовно-интеллектуальное миропонимание, наполненное музыкой, литературой и обязательной мыслительной деятельностью. «Дед меня обожал – это видели все», – с гордостью сообщал Жан Поль много лет спустя. Внутри семьи, построенной на жестких патриархальных принципах, это имело особое значение. Дед, в самом деле, был личностью незаурядной: ловко орудующий филологическими формулировками эстет, Шарль Швейцер является автором много лет переиздаваемого учебника и открывателем для внука пленительного мира книг. Любопытно, что он приходился к тому же двоюродным дядей знаменитому философу Альберту Швейцеру. Хотя сам Сартр отмечал, что поспешное исчезновение отца наградило его «весьма ослабленным Эдиповым комплексом: никаких «сверх-Я» и вдобавок ни малейшей агрессивности», дед, заменивший ему конкурентную среду сверстников, своими точными замечаниями и уколами сумел вызвать в мальчике желание самовыразиться ярко, по-взрослому, сокрушая окружающих своим величием. Дед позволил ощутить пьянящий вкус чтения, но он же и породил недоверие к именам; авторитеты и фавориты спустились с небес, стали достижимыми и близкими. Дед дал насладиться мальчику «писательством», но именно он помог осознать, что не всякое писание может привести к успеху. Этот человек посеял в мальчике зерна противоречий и сомнений, которые, прорастая, заставляли его продолжительное время размышлять над жизненными целями и возможными точками приложения усилий.

А что же его спутница? Какие принципы подтолкнули ее в бездонную пропасть его ничем не сдерживаемого сознания? Если Жан Поль был единственным в семье, то Симона оказалась первым ребенком в интеллигентной семье парижского адвоката. Появившиеся вслед за ней дети как бы подпирали ее, намекая, что в недалеком будущем она первая будет вытеснена из семейного кокона наружу, ей первой придется продемонстрировать остальным, как и где искать счастья. Родная мать казалась ей прежде всего бедной и обманутой женщиной, загубившей себя в бескрайнем хозяйстве, потонувшей в сонмище нескончаемых детских проблем. Она не желала для себя такой судьбы, слишком горькой, глупой и двусмысленной казалась ей такая роль. Позже, призывая женщин жить для себя, она писала, видя перед глазами свою мать: «…день за днем она моет посуду, вытирает пыль, чинит белье, но на следующий день посуда будет опять грязная, комнаты – пыльные, белье – рваное…» Нет, Симона никогда не смирится со сценарием жизни матери, никогда не позволит себе превратиться в механическую, заведенную невидимым ключом куклу. Размеренность и добропорядочность семейной жизни рано начала ее раздражать – она усматривала в роли жены и матери отказ от своего «я», уничтожение свободы и желаний в угоду утвержденным обществом принципам. Удручающая перспектива стать домохозяйкой рано заставила ее задуматься о выходе из этого тупика. В то же время она должна была позаботиться о том, чтобы противопоставить угрозе социального отторжения нечто весомое, такой статус, с которым будут считаться. Например, стать писателем, ученым, вообще законодателем общественных принципов, человеком, создающим и утверждающим новые правила для общества. Симона, рано познавшая прелесть самостоятельности и не без иронии оценившая свою способность играть для младших роль родителя, получила устойчивую мотивацию к приобретению знаний, получению образования. Упругая, как стальная пружина, она сосредоточилась на учебе, видя в дипломе спасательный круг.

Откуда взялись у нее такие силы и такая уверенность в себе?! Тайна скрывается во взаимоотношениях с отцом. Случилось то, что нередко происходит, когда отец ждет мальчика, а первой рождается девочка. Истовая энергия ожидания вылилась в страстную и удивительно активную деятельность воспитателя. В итоге девочка стала обладательницей многих мальчишеских черт, которые, правда, не помешали ей всю жизнь оставаться женственной и очаровательной. Она не была красавицей, но создавала успешный образ благодаря умению всегда выделиться, быть не похожей на других, не такой, как все, предстать перед окружающими в таком парадоксальном виде, чтобы у них отнялся дар речи. В жизни эти причудливые формы самовыражения выльются в обет безбрачия, связь с чудаковатым Сартром, лесбийскую любовь, секс втроем, практически полный отказ от материальных ценностей, наконец, богемно-бесстрашный образ жизни. Но главное, конечно, в ее литературе, пронизанной утонченной и вместе с тем пронзающей, как шпага, философией. В общем, все то, что представляет ценность для обывателя, автоматически становится ей чуждо. Взамен она должна найти и находит достойную замену, новый фетиш, с нахальным бесстрастием внедряемый в массовое сознание под видом извлеченной из океанских глубин ценности.

Симона шла вперед настолько самоотречение, не замечая окружающего мира, что незаметно для себя слишком сильно оторвалась от сверстниц. И не только от сверстниц – от женщин вообще; сама того не осознавая, она одной ногой уже ступила на мужское поле, теряя женские ориентиры. Бесчисленные книги, нескончаемые занятия, ночные бдения над учебниками – как будто она готовила себя к какой-то ожесточенной борьбе. Оказалось: выкристаллизовывала миссию. Она довела свой разум до точки кипения, уже испытывая первые признаки разочарования от общения с поверхностными сверстниками. Неизвестно, чем бы она закончила, если бы на ее жизненном пути не встретился Жан Поль Сартр – такой же отрешенный искатель способов обратить на себя внимание и научить чему-либо весь мир.

Когда они встретились, то являли собой сознательно вытесненные из своих семей и из своего общества элементы. Сартр не чувствовал в себе будущего отца и семьянина в классическом понимании этого слова, потому что не знал о роли отца, а идеальный образ мужчины накладывался у него на контуры деда-ментора, отвергающего авторитеты и вещающего обо всем тоном апостола. Мать дала понять сыну, что образ деда для него вполне достижим, а его снисходительное отношение к женщинам вполне оправданно. Хотя сама она сумела выйти замуж во второй раз, похоже, что отчима Сартр не воспринимал всерьез или уже было слишком поздно менять сформированное в детстве мировоззрение. Симона же игнорировала и даже полностью не принимала роли своей собственной матери на фоне отчетливого осознания своей внутренней силы – результата любви и ободрения отца.

Их взгляды на окружающий мир оказались очень схожими, они помогали им смотреть в одну сторону и откровенно поверять друг другу свои ощущения. Оба они к моменту встречи были уже достаточно сильны, чтобы бросать вызов общественным нормам. Более того, каждый из них втайне желал такого вызова, готовясь на его платформе построить свою жизненную стратегию. Оба были психологически подготовлены к новой форме взаимоотношений с противоположным полом, фактически задолго до встречи создав в своем воображении революционный суррогат семьи, который впоследствии провозгласили новым культурным символом эпохи и с какой-то нелепой воинственностью защищали в течение всей жизни. В этой антисемейной позе проскальзывала и искренность собаки, лающей на незваного пришельца, и ирония авантюриста, карточного игрока, глядящего на мир сквозь призму своих алчных надежд.

Итак, Симона и Жан Поль уже была заражены жаждой творчества, желанием излучать непривычный для глаза современника блеск, были готовы отказаться от типичного жизненного сценария. Любопытно, что и Сартр, и Симона де Бовуар в течение всей жизни использовали любую возможность – от общественно-политических акций до автобиографических произведений – для того, чтобы создать свой совместный образ, рождающийся из отдельных фрагментов мужского и женского. И наряду с этим в них всегда жила неутоленная жажда самосовершенствования, желание отточить мастерство и выплеснуть наружу созревшую ментальную силу. Эти импульсы были общими для обоих, поэтому и объединили их; в стремлении к звездности даже любовная страсть оказалась на втором месте. Они обрели друг друга.

За пределами привычного восприятия

К моменту сближения у них был один общий момент в мировоззрении: оба напрочь отвергали родительскую роль. Когда они впервые встретились, Сартр был на пороге выхода из последнего учебного заведения, Симона уже два года жила самостоятельно после того, как объявила семье о намерении строить свою судьбу собственным, только ей известным способом. Они оказались очень подходящими друг другу собеседниками, причем слишком похожие принципы вызвали особое удивление каждого, как будто они писались невидимой рукой под копирку. «Сартр реализовывал тот тип личности, который станет его героем, объектом его размышлений, во многом его открытием и который, в свою очередь, был характернейшим продуктом XX века, эпохи «смерти Бога», утраченной стабильности и разрушенной веры» – так весьма точно определял жизненную установку философа русский ученый, профессор МГУ Л. Г. Андреев. Сама Симона определила Жана Поля для себя как «товарища по душе», подчеркивая тем самым первичность духовного, интеллектуального объединения.

Любопытно, что и он и она долго колебались между литературой и философией; и хотя они отвели литературе высшую ступеньку на иерархической лестнице, все же звездность обрели как раз благодаря оригинальной философии. Этот нюанс крайне важен, поскольку во многом объясняет их неразрывную связь и сохранение духовной верности друг другу. Есть ощущение, что, окажись Сартр верен своей избраннице, она поддержала бы его и никогда не выходила бы за рамки отношений внутри пары. Но патологическое стремление Сартра к полигамной модели бытия и навязало ей этот непривычный формат взаимоотношений, утвердило его как самоцель, как вызов обществу и культурным ценностям уходящей эпохи. Пожалуй, Симоне просто не оставалось иного выхода, как только принять предлагаемую модель. В этом принятии был тот самый притягательный резонанс, оттенок приторного скандала, который возвышал ее до заоблачного ранга революционерки на баррикаде, возведенной против общественной морали.

Они вели себя довольно странно, часто шокируя окружающих и, вполне вероятно, намеренно задевая журналистов. Постоянно встречались, но предпочитали разные номера в гостинице, – может быть, чтобы лишний раз не докучать друг другу и, не дай бог, не надоесть. Совместный утренний кофе, долгие прогулки, приправленные философией и литературой, пьянящие вечера в местах, где собирались все те, кто причислял себя к особой породе творческой интеллигенции, способной презреть всяческие устои, любые преграды для свободы. Постель Сартра нередко служила пристанищем для особой категории девиц, которые утверждали, что ищут экстравагантных эротических наслаждений, но на самом деле пребывали в поисках своей любви. Какое-то время Сартр и Симона не брезговали появляться на публике в присутствии какой-нибудь юной особы женского пола, намекая на постельные отношения втроем или даже подчеркивая их. Что стояло за этим сексуальным цинизмом?! Прежде всего желание Сартра продемонстрировать бунт против общества, несомненно с целью привлечь больше внимания к своим произведениям и своей социальной роли в обществе. Кроме того, исполнение запредельных желаний и, главное, явно намеренная демонстрация этого наделяли писателя-философа особым статусом, придавали оттенок новизны проповедуемой философии свободы. Ведь, в конце концов, о свободе говорили все философы на протяжении обозримой истории человечества, причем каждый из них показывал свое собственное измерение свободы. Даже лукавство было не новым, поэтому использование эротизма как механизма, как универсального оружия, как современной высокоточной технологии позволило Сартру возбудить в публике любопытство. И удивить ее тем, что очевидный порок может трактоваться если не как добродетель, то как утвержденная норма. Особая форма сексуальных отношений, переставших быть интимными и демонстрируемых Сартром широкой публике, как ароматные пирожки домашней выпечки, стала для аудитории ловушкой. А что там у этого чудака Сартра за его чертовски привлекательной вывеской? И даже те читатели, которые потом безнадежно тонули в глубинном философствовании Сартра или с трудом переваривали его литературные воззрения, по меньшей мере знали о его существовании. Его фигура становилась все более заметной, его популярность росла неуклонно, являясь едва ли не продолжением чрезвычайной для современников эпатажности.

Что касается восприятия Симоной внебрачных отношений своего вечного спутника, то ее демонстративный отказ от монополии на любимого мужчину связан с вынужденным принятием его правил. Принятием правил она подчеркивала силу Сартра и, таким образом, получала возможность вести свою собственную игру с аудиторией. Женщина проглотила свою душевную боль, окунувшись в философскую литературу. И тут-то марсианские отношения с Сартром сыграли свою положительную роль: сначала ее воспринимали как пишущую подругу Сартра, затем – как самостоятельную литературную фигуру, умеющую завлечь в бездну своих впечатлений.

Сознательно изгнанный из плодоносного сада их отношений, эротизм дал немало поводов для кривотолков и обвинений их обоих в неискренности. Эти обвинения, конечно, больше касались Симоны, которая порой действительно терзалась, но старалась выстоять, опираясь на силу воли. Идея свободы внутри пары была возведена в абсолют, свобода стала важнейшей ценностью, и на алтарь этой ценности были принесены подсознательные желания человека-собственника. И свобода, как это ни странно, стала той защитной оболочкой, предохраняющей пленкой, которая всегда присутствует у пары, способной пройти долгий жизненный путь рука об руку. Ни любовный психоз Сартра, ни притуплённое восприятие любви-эротизма внутри пары, ни экзальтированность пассий мыслителя не разрушили их духовного ядра, созданного однажды по обоюдному желанию. Любвеобильные красотки, жеманные студентки, из любопытства идущие на связь с известным писателем-философом, могли утолить его сексуальную жажду и придать необычный оттенок его позе, но они абсолютно не годились для серьезных взаимоотношений, с ними невозможно было что-либо обсуждать. А ведь литература, самовыражение для Сартра оставались главными, и тут Симоне не было равных, и их взаимная откровенность, приправленная комментариями о природе вещей, которую они могли видеть глазами противоположного пола, становилась важным ингредиентом творчества каждого. Вовсе не случайно Сартр после десяти лет совместной жизни с Симоной адресовал своей вечной возлюбленной строки, подчеркивающие ее интеллект, который он ставил выше ее исконно женских качеств: «Ты самая совершенная, самая умная, самая лучшая и самая страстная. Ты не только моя жизнь, но и единственный искренний в ней человек».

Не менее удивительным, чисто философским было отношение у этой экстравагантной пары к быту. Они отказались от многого, считая, что мнимые ценности отвлекают от цели, ущемляют свободу и сдерживают развитие личности. Преподаватели-литераторы демонстративно ничего не приобретали, предпочитая холодно-суровый быт дешевых гостиниц домашнему уюту. Говоря о Сартре, очевидцы твердили о потрепанной рубашке и вечно стоптанных башмаках. Симона, правда, сохраняла элегантность и вкус, появляясь на людях в строгих и темных тонах, изящно оживленных воздушно-белыми элементами. Принятие за основу духовной концепции, отказ от любых иных привязанностей стал еще одним зонтиком от жизненной непогоды, позволяющим сосредоточиться на главном. Показательно, что роман «Тошнота» Сартр посвятил Симоне, как бы говоря особым языком причастных к вечности, что только с нею он связывает свое духовное будущее. Симона умела заботиться о себе и выглядеть обаятельной и соблазнительной. Ольга Казакевич, одна из эротических муз, воспламенявших мужское естество Сартра, отмечала способность Симоны умело пользоваться макияжем.

«Для меня наши отношения – нечто драгоценное, нечто держащее в напряжении, в то же время светлое и легкое», – однажды призналась Симона Сартру. Как философы и психоаналитики по призванию, они прекрасно осознавали, какие вызовы любви бросает время. Поэтому отказ от признания брака, демонстративная пропаганда полигамии и частые разлуки можно считать частью их необычной, но на редкость согласованной реакции на эти вызовы. Они не желали оказаться застигнутыми врасплох скукой и привыканием друг к другу; жажда смены ипостасей, изменения облика при сохранении философского стержня – вот что поддерживало их интерес друг к другу на протяжении достаточно долгой совместной жизни. Эти двое отделили мир интимных переживаний каждого, как бы вынесли его за скобки своей формулы любви. Где-то это откровение можно рассматривать как искреннюю попытку избежать фальши в отношениях.

Они создали вокруг себя особую обстановку, вызывающую и непонятную остальному большинству и в то же время окруженную неприступными валами и рвами из их собственных убеждений. Это и была их общая оболочка, которая позволяла им выглядеть эффектно, развязывала руки каждому и в то же время оставляла место для духовного совершенствования, давала возможность продолжать поиск истины. И если бы не это последнее, их подход мог бы казаться пустым и ненужным позерством, отдающим нехорошим душком, фарсом. Но позерство – явление преходящее, а их союз выдержал испытание временем. Чуждые друг другу люди рано или поздно выкажут это своими поступками, а они сумели обогатить друг друга и стимулировать творческие изыскания. И что весьма показательно, каждый из них сохранил свой собственный путь, а с ним – и собственную индивидуальность, яркие краски которой подчеркивали неповторимый портрет пары. Выступая духовной подругой Сартра, Симона, строго говоря, не являлась его помощницей. В этом была и ее сила, и слабость одновременно. Сила, потому что это позволило максимально выразиться в литературе и философии ей самой, а слабость потому, что такой формат указывал если не на соперничество символов, выдвигаемых каждым, то на отказ от полной эмпатии, от полного проникновения друг в друга.

Симона утверждала, что разум Сартра постоянно находился «в состоянии тревоги», но и ее мысли искали все большего простора, часто натыкаясь на невидимое, словно из стекла, препятствие – несмотря на кажущуюся полную свободу, Симона нередко обнаруживала себя в некой сдерживающей емкости, за пределы которой выскользнуть было невозможно. Прикрываясь карьерой писательницы-философа, она металась между двумя полюсами себя: между женщиной, жаждущей быть покоренной, и женщиной, парящей над всеми в облаках, сотканных из собственных истин. Победила вторая, а истины заменили ей детей. Ее жажда самоактуализации порой напоминала жуткую вивисекцию. Симона де Бовуар оставила целых четыре автобиографических творения, в которых даже названия «Мемуары хорошо воспитанной девушки», «Воспоминания прилежной дочери» выдают непреклонного археолога собственных ощущений. Еще больше откровений в программном произведении «Второй пол», ставшем манифестом набирающего обороты феминизма. Находясь в глубоких шахтах своей души, она на время обретала покой, чтобы уже в следующее мгновение выскользнуть и взмыть в небо. Там ее ждал Сартр, близкий и недостижимый, родной и ускользающий, но все-таки единственный собеседник, способный своим обширным интеллектом охватить весь спектр переживаний своей спутницы. Так она и прожила жизнь, находясь между своей горделивой самодостаточностью и тайным сверлящим желанием быть обласканной и потерянной в объятиях любимого человека. И то и другое оказалось строго дозированным, как в аптечном рецепте, но этого хватало для периодического ощущения счастья. Почти хватало, потому что кому как не Симоне де Бовуар было знать, что истинные оазисы счастья возникают лишь на иссушенных пустыней землях тоски и мытарства.

Главным доказательством неспособности жить жизнью, под которой большинство людей понимает обычное семейное счастье, стал сознательный отказ Симоны уехать навсегда с Нельсоном Алгреном в Соединенные Штаты Америки. Кажется, что прими эта женщина предложение влюбленного в нее мужчины, она действительно получила бы шанс купаться в вечной пыльце беспробудного счастья, но тогда навеки уснула бы томящаяся и разрывающаяся на части Симона, не осталось бы больше творца, исчезла бы страстная похитительница чужих душ. И она прекрасно понимала свои перспективы, очень хорошо рассчитывая свои возможности. Она сознательно выбрала щекочущую и разрывающую ее воспаленное воображение боль, предпочтя ее умиротворенно-возвышенному созерцанию жизни. Может быть, именно в этой боли усматривала она единственную возможность испытать радость всепоглощающего экстаза творчества, стоящего в системе ценностей несоизмеримо выше чувственных ощущений.

В чем истинная причина отказа Симоны от семьи? Сартр?! Пожалуй, нет. Она сама. Симона вела переписку с человеком, в которого, как ей казалось, была влюблена почти двадцать лет. Изданные через десятилетие после ее прощания с миром письма-откровения были призваны шокировать всех тех, кто верил в ее великий союз с Сартром. Легко называть друга словами «любимый», «мой муж», будучи разделенной с ним океаном, совсем иное – преодолеть фазу безумной страсти и окунуться в повседневную семейную жизнь. И Симона де Бовуар хорошо это осознавала, она была не готова к роли жены с общепринятыми полоролевыми функциями и всем остальным, что этим связано. В одной из своих статей – о маркизе де Саде – она позволила себе следующую фразу: «Жена не была для него врагом, но, как все жены, она воплощала в себе добровольную жертву и сообщницу». На роль сообщницы-заговорщицы, свободной и сильной, она уже согласилась, причем исполняла ее отменно, а вот роль жертвы – не ее роль. Симона была готова мечтать и тайно всхлипывать о другом семейном счастье, но поменять уже увековеченные отношения с Сартром было выше ее сил. Сартр не посягал на ее свободу, лишь «колол» ее своими любовными связями, и она попробовала встать на его место. С одной стороны, Нельсон Алгрен, как всякий неоригинальный мужчина, жаждал монопольно обладать ею. С другой, став жертвой, она не приобретала нового сообщника: этот мужчина не собирался сокрушать и удивлять мир, у него не было намерений утверждать альтернативные моральные ценности. Но дело даже не в риске, что муж стал бы ей скучен. Она здорово попалась в расставленную своими же произведениями ловушку. Если бы она вышла замуж, Симона де Бовуар – модный философ нового времени, незаурядная писательница, в высшей степени эпатажная личность – перестала бы существовать, тотчас потеряла бы доверие миллионов поклонников. Величайший в истории образ был бы разрушен, как ветхое здание, попавшее под удар беспощадной молнии. Она бы расписалась в негодности всего того, что так отчаянно проповедовала, она должна была забыть о блеске личности, интеллекта и довольствоваться воспитанием детей – тем, что она всегда презирала. Социальная роль матери была ей чужда, а единственным мужчиной, поощрявший это странное для женщины желание бездетности, при этом любя ее, был Сартр. Замужество сразу сделало бы Симону заурядной, и неизвестно, одарило бы ее счастьем или нет. Нет, роман с Нельсоном Алгреном лишь укрепил Симону в мысли, что ее единственно возможная миссия – быть со своим стареющим, потрепанным, маленьким Сартром, с его брюшком, слепотой и могучим разумом.

Она в течение своей жизни много раз могла убедиться, что современный мир дал мужчине несколько большие возможности для маневра. Потому заметила однажды: «Самый заурядный мужчина чувствует себя полубогом в сравнении с женщиной». Эти слова, написанные Симоной, во многом проясняют ее жизненную философию. В этом самоуничижении и самоподавлении прорывается наружу и боль познания тайных истин, и желание найти способ противостояния. Отсюда проистекает убивание Симоной в себе женщины-собственницы, показное пренебрежение эротизмом как вторичной сферой отношений на фоне растущего в ней философа. Философия Симоны де Бовуар является прежде всего попыткой обзавестись кольчугой от мужского, полигамного представления о мире. Она еще в юности приобрела для себя черепаший панцирь – так, казалось, удобнее вещать миру о своих опасных для пуританского общества принципах, считая себя неуязвимой и недостижимой. Она научилась своими острыми формулировками вспарывать действительность, как рыбье брюхо, не брезгуя и не опасаясь брызг крови. Вид рваных внутренностей никогда не вызывал у нее тошноты, – она жаждала проникнуть в самую глубь истин, рискуя даже целостностью собственной личности.

Снедали ли ее муки ревности?! И да и нет. Да, потому что, отвергая роль единственной и принадлежащей только одному мужчине самки, вырывая из своей души собственницу, она не могла преодолеть женского моногамного стремления к одним-единственным объятиям, к одному родному запаху. И нет, потому что она безраздельно владела душой партнера.

Культ свободы, или Счастье наизнанку

Сартр и Симона научили себя понимать друг друга, они взялись за игру, в которой разрешены все ходы. Их счастье жизни состояло исключительно в сходном миропонимании, хотя порой воля становилась на защиту разума и насильно сохраняла однажды утвержденные принципы. Лишь ноющая от боли душа, словно защемленная закрывающейся дверью, способна понять разницу между данными на словах клятвами и реальными ощущениями от увиденного вместо лица затылка партнера. Но два отверженных человека, определивших себе место в стороне от общества и как бы парящих над ним, научились преодолевать эту боль осознанно, убеждая себя в том, что эротика изначально отделена от любви. Счастьем для них стало самоубеждение в правильности своей новой формулировки взаимоотношений мужчины и женщины, убежденность, которую им же самим удалось вынести не без усилий, не без самогипноза. Конечно, тяжелее было Симоне, то и дело сталкивавшейся с фактором мужской полигамной чувственности, противопоставить которой иной раз было нечего, кроме своей воинственной неженской воли, кроме завоевательного интеллекта, возвращающего Сартра-мужчину к Сартру-философу, отвращающего от любвеобильных красоток, ибо философ в нем всякий раз занимал главенствующее место. Но погружение Сартра в телесные ощущения, как бы ни старалась Симона убедить себя в ничтожности физиологии в сравнении с духовным, всегда оставались занозами в ее собственной душе. Ведь она хорошо осознавала, что секс имеет свою философию и что ее счастье состоит в том, что женщины, дарящие ее другу чувственные наслаждения плоти, неспособны насытить его душу. Лишь она ведала этой обширной зоной личного, закрытым от всех тяжелым сейфом, лишь у нее был ключ от его беспредельного духовного мира, и она могла этим гордиться, несмотря на публичное признание второсортности женщины в обществе. Но и в ней самой философ, после долгих метаний и сомнений, все-таки победил, и это выразилось в отказе от «счастливого» брака с Нельсоном Алгреном. В решении Симоны проскальзывает мазохизм, аскетическое подавление желания в пользу принципов. Это была окончательная победа разума над чувственностью, воли над комфортным для женщины ощущением принадлежности кому-то. Желание захватить всю свободу мира оказалась сильнее приятных оков супружества. Пара, прошедшая через такое испытание, могла гордиться: колдовское зелье самовнушения одержало победу, новый эликсир счастья был найден! Но не оказалась ли эта победа искусственной иллюзией самомнения, сотканной из воздушной паутины? Этого не знает никто.

Со временем взгляды Сартра несколько трансформировались. В этом присутствовала своя логика. Во-первых, с возрастом появлялось все меньше надобности в амурных похождениях. В откровенном письме Симоне он даже признался, что «ощущает себя мерзавцем» за свои легкомысленные связи. И хотя даже в шестьдесят лет в его сумбурной жизни было легковесное приключение с семнадцатилетней алжирской девочкой (в конце концов удочеренной), это скорее была борьба плоти с угасанием, и к этой борьбе его спутница жизни относилась с известным снисхождением. Во-вторых, он становился тяжеловеснее, серьезнее и мудрее и все больше места в жизни отводил философии. Эта область принадлежала исключительно Симоне, здесь она властвовала безраздельно, без конкурентов. В-третьих, пришла долгожданная слава. Были шумные, переполненные людьми залы – его лекции. Были долгие и увлекательные путешествия, в том числе совместное с Симоной посещение СССР. Был эпохальный спор с Камю, прерванный трагической гибелью последнего. Были Нобелевская премия и горделивый отказ от нее в угоду своим принципам. Наконец, пришла старость, и дал о себе знать измученный невероятным трудом организм. Впрочем, он никогда и не собирался отказаться от Симоны, она всегда, даже в периоды безумно-разгульной жизни оставалась его единственной привязанностью. Он не искал ей альтернативы, просто не желал в своей жизни двойственности, так часто свойственной мужчинам: жить и любить одну, искать чувственного наслаждения с другой или другими и скрывать все это даже от себя. Он предложил открытое признание своей полигамной натуры, отказываясь от каких-либо требований к партнерше, но признавая свое право игнорировать ее требования. Но она поддерживала спутника и даже не думала выдвигать какие-либо требования. «Сам принцип брака непристоен, поскольку он превращает в право и обязанность то, что должно основываться на непроизвольном порыве» – таков был ее официальный ответ, закрепленный книгоиздателем. Эти два человека прожили довольно странную совместную жизнь, но неизменно бережное отношение друг к другу, взаимное духовное обогащение и неослабевающая тяга к общению друг с другом убеждают нас в их праве на такой союз. Они были многим обязаны друг другу и осознанно ценили это. Эпохальная книга Симоны «Второй пол» была задумкой Сартра, любезно предложенной своей подруге; точно переданные женские переживания в его произведениях появились благодаря откровениям его спутницы. Они жили одним дыханием, обладали единой душой – поэтической и рациональной одновременно, блуждающей, словно во сне, поддающейся тайным импульсам и безумным порывам. Но это был их выбор.

Истинные отношение проверяются не столько жизнью, сколько смертью. А ведь последние семь лет жизни уже практически полностью слепого Сартра окутывало тепло преданности Симоны. И в эти годы спутница оставалась для него «его ясным умом», «товарищем, советчиком и судьей». О ментальной силе Симоны де Бовуар можно судить даже по такому, казалось бы, курьезному факту: Франсуаза Саган, фактически ее последовательница во взглядах и частая собеседница Сартра, старательно избегала встреч с ней…

Порой создается впечатление, что их платоническая связь претендует на то, чтобы возвыситься над всеми остальными формами взаимоотношений мужчины и женщины, ибо с презрительным снисхождением вытесняет секс и не замечает быта. Вдвоем они казались отрядом, боевым подразделением, добровольно брошенным на утверждение каких-то абсурдных и противоречащих морали теорем. Главное, что они дали друг другу, – удовлетворение претензии на самодостаточность, возможность полной самореализации. Блеск одного дополнял блеск другого, вместе они ослепляли миллионы современников, ведь невозможно не реагировать на неожиданную вспышку света, невозможно не замечать взрыва, игнорировать явную аномалию. «Его смерть разлучает нас. Моя не соединит нас снова. Просто великолепно, что нам было дано столько прожить в полном согласии».

Пять десятков лет совместно-раздельной семейно-неверной жизни, в которой они опирались на духовную силу друг друга, питались сходным миропониманием и сумели сохранить восхищение друг другом. Это были полвека радостного поклонения абсурду ради необузданной свободы и безграничной славы. Лукавили ли они? Играли ли они с миром в угоду созданным в общественном сознании виртуально призрачным образам эдакой величественно эпатажной, непредсказуемой пары, стоящей в стороне от всей Вселенной и упивающейся своими непостижимыми для остальных отношениями? Скорее всего, так оно и есть. Но правда заключается и в том, что их мировосприятие было искривленным с самого начала, словно они сами себя видели отраженными в кривом зеркале – даже не в зеркале, а в металлическом шаре, на котором изображения растекаются сюрреалистическими блинами. Они не были способны на обычное человеческое счастье в понимании среднего человека, но приспособили мир к себе, объединившись, нашли ему замену, близкий по форме эрзац вместо реального плода. Достойная ли это замена, не возьмется судить никто, но они и не претендовали на эталон счастья, они лишь раздвинули пределы восприятия его возможности.

Ж. П. Сартр (1905–1980) Жана Поля Сартра энциклопедии называют его философом и писателем, но такое определение не безупречно. Философ Хайдеггер считал его скорее писателем, чем философом, а вот писатель Набоков, напротив, скорее философом, нежели писателем. Но все, пожалуй,

Жан-Поль Сартр БОДЛЕР «Он прожил не ту жизнь, которой заслуживал». На первый взгляд, жизнь Бодлера как нельзя лучше подтверждает эту утешительную максиму. Он ведь и вправду не заслужил ни такой матери, какая у него была, ни постоянного чувства стесненности, которое

Жан-Поль Сартр Философ и человекВся его жизнь была преодолением – собственной слабости, чужой глупости, влияния мира. Когда он умер, пятьдесят тысяч человек шли за его гробом, но до сих пор за его книгами идут миллионы. В некрологе газета Le Monde написала: «Ни один

Сартр Жан Поль (род. в 1905 г. - ум. в 1980 г.)Французский философ и писатель, сторонник сексуальной свободы личности.Французский философ и писатель Жан Поль Сартр всегда был в центре внимания европейской критики. О нем спорили, его опровергали, с ним соглашались,

Симона де Бовуар В тени СартраОна была достойна гораздо большего, чем провести жизнь в тени мужа, играя навязанную им роль. Но, сделав раз и навсегда выбор между любовью и свободой в пользу первого, она так яростно защищала второе, что весь мир поверил ей. Утонченная

Влюбленные экзистенциалисты: Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар Любовь моя, ты и я, мы одно целое, и чувствую, что я – это ты, а ты – это я. Из письма Симоны де Бовуар к Жану-Полю Сартру 8 октября 1939 Никогда не чувствовал я с такой остротой, что наша жизнь имеет смысл только в

Жан Поль Сартр и Симона де Бовуар Я герой длинной истории со счастливым концом. Ты самая совершенная, самая умная, самая лучшая и самая страстная. Ты не только моя жизнь, но и единственный искренний в ней человек. Жан Поль Сартр Мы открыли особенный тип взаимоотношений со

Глава вторая ДЫМИЛСЯ САРТР НА СКОВОРОДКЕ

Симона де Бовуар

В тени Сартра

Она была достойна гораздо большего, чем провести жизнь в тени мужа, играя навязанную им роль. Но, сделав раз и навсегда выбор между любовью и свободой в пользу первого, она так яростно защищала второе, что весь мир поверил ей. Утонченная интеллектуалка и дерзкий философ, борец за права всех угнетенных и великолепный литератор – она сознательно предпочитала играть лишь вторые роли, но только когда на первом месте был великий Сартр. Вся ее жизнь была великим служением – но кому, философии или любви?

Она родилась в Париже 9 января 1908 года в семье отпрыска аристократического рода Жоржа де Бовуара, преуспевающего адвоката и актера-любителя, человека азартного и влюбчивого. Свою жену, Франсуазу Брассер, он выбрал из-за ее большого приданого и перспектив на наследство – отец Франсуазы был банкиром, – однако тот обанкротился, так и не успев выплатить полагающееся дочери приданое. Тем не менее Жорж был весьма привязан к жене и, хотя он так и не дождался желанного сына, искренне любил обеих дочерей. Старшую дочь они назвали Симоной-Люси-Эрнестиной-Мари-Бертран де Бовуар – первое имя выбрал ей отец, считавший его по-настоящему шикарным, а остальные девочке дали в честь родственников и девы Марии. Впрочем, уже скоро девочка самовольно сократила всю эту длинную череду имен до простого «Симона де Бовуар». Она росла балованным ребенком, непрестанно требующим внимания к себе – но несмотря на детскую ревность к младшей сестре Элен, именно та долгие годы оставалась единственной подругой Симоны.

Франсуаза, ревностная католичка, воспитывала Симону и ее сестру Элен в строгости и религиозном страхе: домашние учителя, молитвы и уроки хороших манер. В шесть лет Симону отдали в католическую школу Cours Desir: здесь из юных девочек готовили будущих жен и матерей – либо послушниц монастыря – и Симона, по собственным словам, долго не могла определиться с выбором. В школе она познакомилась с Элизабет Ле Койн (в своих воспоминаниях Симона выведет ее под именем Заза), которая станет ее ближайшей и любимейшей подругой. Элизабет скончалась, когда ей было всего пятнадцать: ее трагическая смерть буквально разрушила весь уютный мир, в котором ощущала себя Симона. Всю ночь она проплакала – и к утру навсегда утратила веру в бога, приобретя взамен страх смерти. Именно борьба с этим страхом впервые навела ее на мысль заняться литературой: «Я хотела сделать свое существование реальным для других, передав им, наиболее непосредственным образом, вкус моей жизни», – признавалась она. В 1917 году Жорж де Бовуар потерял все свое немалое состояние, неудачно вложив его в печально известный займ российскому царскому правительству. Семья лишилась дохода, а сестры – приданого и надежд на хорошее замужество. Симона решила, что она обязана овладеть профессией, которая позволила бы ей самой зарабатывать себе на жизнь, и, видя в книгах своих единственных друзей и ответы на все вопросы, окончательно решила стать писательницей. Симона решительно порвала и со своей семьей, и с верой, и с буржуазными предрассудками, гласившими, что главное предназначение женщины – выйти замуж и родить детей. «Я не готова к тому, чтобы строить свою жизнь, сообразуясь с чьими бы то ни было желаниями, кроме собственных», – писала она. Симона хотела интеллектуальных занятий, свободы и, конечно, любви. «Если я полюблю, – писала Симона, – то на всю жизнь, я тогда отдамся чувству вся, душой и телом, потеряю голову и забуду прошлое. Я отказываюсь довольствоваться шелухой чувств и наслаждений, не связанных с этим состоянием».

Симона де Бовуар, 1914 г.

Окончив Cours Desir, она изучала математику в Католическом институте и языки и литературу в Институте Сент-Мари, а позже поступила в прославленную Сорбонну, где занималась философией. В то время она, по воспоминаниям, вела жизнь, диаметрально противоположную той, которую ей навязывали родители: ночи напролет она пропадала в барах, общалась с отбросами общества и искренне была убеждена, что таким образом познает настоящую жизнь. Она считалась хорошенькой, вызывающе-элегантно одевалась и при этом слыла одной из самых блестящих студенток университета. Она демонстрировала столь выдающийся ум, что знакомства с нею добивались первые интеллектуалы Сорбонны, и трудилась так упорно, что один из них – Рене Майо (в ее воспоминаниях названный Анд ре Эрбо), будущий известный философ и генеральный директор ЮНЕСКО, прозвал ее Кастор, то есть Бобр: из-за созвучия ее фамилии с английским наименованием бобра – beaver, в 1929 году Майо привел Симону на студенческую вечеринку, где познакомил со своим другом Жан-Полем Сартром.

Сартр, обладатель удивительно некрасивой внешности и еще более удивительного ума, моментально поразил Симону и интеллектом, и своей непохожестью на всех, кого она видела вокруг: он принципиально отвергал любые правила и ограничения – о чем мечтала и на что так до конца и не решилась Симона. Когда они познакомились, оказалось, что две разделенные половинки нашли друг друга. Позже выяснилось, что Сартру она понравилась сразу же, однако он долго не решался к ней подойти, вместо себя посылая к ней приятелей. Уже после нескольких встреч в компании Сартр обнаружил, что Симона – женщина его мечты: «Она была красива, даже когда надевала свою уродливую шляпку. В ней удивляло сочетание мужского интеллекта и женской чувствительности», – писал он. А она, в свою очередь, вспоминала: «Сартр в точности соответствовал грезам моих пятнадцати лет: это был мой двойник, в котором я находила все свои вкусы и пристрастия».

Симона де Бовуар с сестрой и матерью

Уже скоро они были неразлучны и пообещали друг другу провести рядом всю оставшуюся жизнь. Впрочем, и Симона, и Сартр вовсе не имели в виду брак: он казался им буржуазным пережитком, связывающим свободных людей. Верности они тоже друг от друга не требовали – их должны были соединять лишь честность, интеллектуальное братство и родство душ. Они договорились не заводить детей, которые ограничивали бы их свободу и мешали интеллектуальным занятиям, не вести общего дома и быть друг для друга первыми критиками и соратниками. Их отношения были странной смесью телесного притяжения, духовной близости и интеллектуального соперничества. В 1929 году на agregation Симона – самая молодая за всю историю участница испытаний и всего десятая женщина, кто смог их выдержать, – оказалась второй, в то время как Сартр показал первый результат. Комиссия, которая долго не могла решить, кого же ставить на первое место, отметила, что Сартр, без сомнения, обладает выдающимися интеллектуальными способностями, зато Симона – бесспорным даром философа. Едва получившего диплом Сартра призвали на срочную военную службу, но из-за плохого здоровья и слабого зрения он полтора года служил на метеорологической станции. Симона продолжала обучение, посещая лекции в Ecole Normale Superieure. Они переписывались ежедневно – как и все последующие годы, стоило им разъехаться. Сартр вернулся в 1931 году. Он хотел получить место где-нибудь в Японии, которой давно интересовался, однако в марте его назначили на должность преподавателя философии в лицее Гавра. Сартр был разочарован: он всегда ненавидел провинцию и считал тамошнюю жизнь полной скуки, буржуазной тоски и интеллектуальной деградации. Однако в Гавре он внезапно стал пользоваться огромным успехом, особенно среди студенток: новый профессор хоть и был весьма некрасив, зато прекрасно рассказывал, увлекая слушателей полетом своей мысли и безграничной широтой эрудиции и, что скрывать, проявлял явный интерес к молодым красавицам. Симона была спокойна. Хотя она, судя по воспоминаниям, была по-настоящему влюблена в Сартра (и сохранила это чувство на всю жизнь), она искренне считала супружескую верность (да и несупружескую тоже) смешным пережитком отброшенной ею буржуазной морали. Она точно знала, что лишь ее Сартр считает равной себе по духу, только ей доверяет редактуру своих бесспорно гениальных произведений. Она сама получила назначение в Марсель. Поначалу Симона не хотела уезжать так далеко и от Парижа, и от Сартра – он даже предложил ей заключить брак, чтобы на таком основании требовать назначения в один город, однако Симона решительно – и даже несколько испуганно – отказалась: официальное супружество внушало ей настоящий ужас. Лишь через год ей удалось перебраться поближе к Сартру, в лицей Руана, где Симона подружилась с преподавательницей того же лицея Колетт Одри и студентками Бьянкой Ламблен и Ольгой Козакевич. Довольно скоро она сообщила Сартру, что ее связывают с ними отношения гораздо большие, чем дружеские. Тот лишь попросил описать ему, что она чувствовала, когда целовала их, – то ли хотел сравнить ощущения, то ли собирал материал для очередной статьи… В октябре 1937 года Сартра перевели в лицей Пастор в городке Нёйи-сюр-Сен, фешенебельном предместье Парижа, а через два года назначение в Париж получила и Симона – она стала преподавателем Lycee Camille See. Она снова делила с Сартром всю радость творчества, труд жизни и свободу безо всяких обязательств. Ольгу Козакевич Симона привезла с собой, и очень скоро Ольга стала и любовницей Сартра: она, чуждая любым предрассудкам, спала то с каждым по очереди, то с ними обоими разом. «Она претендовала на то, чтобы вырваться из плена человеческого удела, которому и мы покорялись не без стыда», – писала о ней Симона. Говорят, Сартр увлекся не на шутку: он съездил с Ольгой – без Симоны – на летние каникулы, и даже будто бы предложил ей руку и сердце. Однако Ольга была верной ученицей Симоны и от брака отказалась. В конце концов Сартр переключился на ее сестру Ванду, а Ольга вышла замуж за ученика Сартра и бывшего любовника Симоны Жака-Лорана Боста. Чуть позже в компанию вошла еще одна участница – рыжеволосая еврейка Бьянка Бьененфелд. Этот многоугольник с запутанными связями, который участники нередко называли просто «семьей», просуществовал не одно десятилетие и распался лишь со смертью его участников. Сартр, влюбленный будто во всех женщин разом, находил в таких отношениях вдохновение, пищу для размышлений и новые силы. Много лет спустя Симона писала: «Сартр любил женское общество, он находил, что женщины не так смешны, как мужчины; он вовсе не собирался… навсегда отказаться от их чарующего многообразия. Если любовь между нами относилась к явлениям закономерным, то почему бы нам не иметь также и случайных связей?»…

Жан Поль Сартр и Симона де Бовуар у мемориала Бальзака

Хотя Симона и ратовала на словах за свободу отношений – во многом навязанную ей Сартром, – появление в их жизни Ольги, которая не только была допущена до постели, но и принимала активное участие в философских диспутах и даже в редактуре работ Сартра, сильно ранило ее. Она больше не чувствовала себя и Сартра «половинками целого» – теперь их было трое, и она никак не могла с этим примириться. Чтобы разобраться в себе, она начала писать: в своем первом романе «Приглашенная» Симона достаточно откровенно и нелицеприятно изложила историю о девушке, приглашенной в гости и разбившей брак интеллектуальной пары: в персонажах угадывались сестры Козакевич, Сартр и сама Симона, а заканчивался роман символичным совместным убийством супругами их общей любовницы.

Накануне войны Сартр старательно создавал вокруг себя постоянный праздник – непрестанные розыгрыши, пародии, дурачества и переодевания. «Мы жили тогда в праздности», – вспоминала Симона. По рассказам, Симона могла начать строить из себя капризную аристократку или американскую миллионершу, а Сартр иногда представлял, что в него вселился дух морского слона, после чего пытался гримасами и воплями изображать его страдания. Эти эскапады, по словам Бовуар, «защищали нас от духа серьезности, который мы отказывались признавать столь же решительно, как это делал Ницше, и по тем же причинам: вымысел помогал лишать мир давящей тяжести, перемещая его в область фантазии…» В 1938 году Сартр опубликовал свой самый знаменитый роман «Тошнота». Эту книгу – наполовину автобиографию, наполовину философский трактат – Сартр написал еще в Гавре, однако тогда ее не удалось опубликовать. Теперь же история экзистенциальных мучений историка Антуана Рокантена произвела эффект разорвавшейся бомбы. Она разошлась огромными тиражами, завоевала титул «книги года» и едва не получила Гонкуровскую премию. Следом за «Тошнотой» вышел сборник рассказов «Стена», философские труды «Воображение», «Воображаемое» и «Эскиз теории эмоций», окончательно закрепившие за Сартром громкую славу оригинального философа и смелого литератора.

Симона де Бовуар с Бьянкой Ламбпен

Когда началась Вторая мировая, Сартра снова призвали на военную службу – его отправили в департамент Вогезы, по-прежнему на метеорологическую станцию. Все заботы о «семье» легли на плечи Симоны, которая разрывалась между сестрами Козакевич, Сартром в Вогезах и Бостом в окопах. Оказавшись вдалеке от нее, Сартр будто заново переосмыслил ее место в его жизни. Он писал ей: «Любимая, десять лет знакомства с тобой были самыми счастливыми годами в моей жизни. Ты самая прекрасная, самая умная и самая страстная. Ты не только вся моя жизнь, ты моя гордость». Во время «странной войны» – периода, когда военные действия практически не велись, – у Сартра было много свободного времени, которое он проводил, маниакально исписывая тетрадь за тетрадью: уже скоро в этих тетрадях можно было обнаружить контуры его будущей философии – экзистенциализма, «философии существования». Заняться своей философской системой ему настоятельно советовала Симона – а он уже давно привык следовать ее советам. В мае 1940 года французская линия обороны была прорвана; всего через полтора месяца Франция капитулировала. В конце июня Сартр попал в плен; сначала он содержался в Нанси, а затем его – вместе с двадцатью пятью тысячами заключенных – переправили в лагерь военнопленных в немецком Трире, откуда он вышел в марте 1941 года. Уже в апреле он вернулся в Париж и тут же основал движение «Социализм и свобода», куда, кроме Сартра, входили Симона де Бовуар, друг Сартра философ Морис Мерло-Понти, сестры Козакевич, Бост и еще несколько преподавателей и студентов Ecole Normale и университета Сорбонны – через несколько месяцев группа насчитывала около пятидесяти человек. Группа намеревалась по мере сил бороться с вишистами, коллаборационистами и нацистами: члены «Социализма и свободы» регулярно встречались в кафе или на квартирах, обсуждали планы обустройства послевоенной Франции и даже составили под руководством Сартра проект будущей конституции, экземпляр которой отправили генералу де Голлю в Англию. Они печатали и распространяли листовки с антифашистскими воззваниями, причем особой удалью было вручить листовку немецкому солдату – предварительно убедившись, что тот не понимает по-французски. Многие участники Сопротивления считают группу Сартра наивной и «любительской», говоря, что они лишь разглагольствовали тогда, когда другие подвергали свою жизнь опасности – с этим мнением были согласны даже некоторые члены самой группы. Однако Сартр, который никогда не был склонен к насилию даже ради спасения собственной жизни, искренне считал, что он делал все, что мог. И его мнение, как всегда, полностью разделяла Симона. К концу 1941 года группа – после ареста двух членов – прекратила свое существование: как раз в то время, когда во Франции начало действовать организованное движение Сопротивления.

В то же время у Симоны начались неприятности в лицее: мать одной из ее студенток обвинила ее в аморальном поведении – будто бы Симона совращала несовершеннолетних девочек: обвинение чудовищное даже по сегодняшним меркам, а в то время это было просто немыслимо. И хотя все преподаватели и студенты лицея дружно бросились на защиту Симоны, она все же была вынуждена в 1943 году оставить преподавание. Симона устроилась на радио, где вела программы по истории музыки, и наконец решилась опубликовать свой роман «Приглашенная»: этот роман, рассказывавший о самоопределении, о сложных поисках любви и свободы в столь запутанных условиях, как «брак на троих», очень личный и в то же время глубоко философский, не получил того внимания, которого заслуживал. Ведь в то же время увидел свет самый главный труд Сартра «Бытие и ничто», где он изложил основы своего учения – экзистенциализма. «Под экзистенциализмом мы понимаем такое учение, которое делает возможной человеческую жизнь, и которое, кроме того, утверждает, что всякая истина и всякое действие предполагают некоторую среду и человеческую субъективность», – писал Сартр, единственная реальность бытия – человек, который сам и должен наполнить свой мир содержанием. В этом человеке нет ничего заранее заданного, заложенного, поскольку, как считал Сартр, «существование предшествует сущности».

Жан Поль Сартр и Симона де Бовуар

Сущность человека складывается из его поступков, она – результат его выбора, точнее, нескольких выборов за всю жизнь. «Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам», – писал Сартр. Люди отвечают за свои действия и поступки только перед самими собой, ибо каждое действие обладает определенной ценностью – вне зависимости от того, отдают себе в этом люди отчет или нет. Побудителями же поступков Сартр считал волю и стремление к свободе, и эти побудители сильнее общественных законов и «всевозможных предрассудков», труд Сартра стал настоящей библией для французских интеллектуалов, а сам он превратился в духовного лидера страны. Экзистенциализм, философия действия, в сознании целого поколения связанный с движением Сопротивления, придававший огромное значение свободе во всех ее проявлениях, вселял надежду на то, что это поколение сможет построить на обломках войны новый мир, лишенный прежних недостатков и достойный их ожиданий. Следом за Сартром выпустила свой труд и Симона: в философском эссе под названием «Пирр и Синеас» она рассуждала об экзистенциалистской этике – во многом точнее, собраннее и гораздо более понятно, чем это сделал Сартр. Хотя многие критики находили, что у Симоны гораздо больше литературного таланта, а ее философская система отличается большей продуманностью и стройностью, она всегда отрицала свое значение как философа, нарочито подчеркивая роль Сартра: по ее словам, настоящим мыслителем, генератором идей был именно он. Себя же Симона считала лишь писательницей, способной передать людям в доступной форме его идеи. Хотя экзистенциализм в ее понимании и отличался от сартровского, она не хотела ни вносить раскол в ряды их последователей, ни обижать самого Сартра: в конце концов, она его любила, а любовь для нее оправдывала многое. С самого начала она выбрала для себя роль его последовательницы и не собиралась отказываться от нее даже ради себя. Вместе с крупнейшими интеллектуалами того времени – Борисом Вианом, Раймоном Ароном, Морисом Мерло-Понти и другими – Симона и Сартр в 1945 году основали литературный, философский и политический журнал Les Temps modernes (то есть «Новые времена» – название позаимствовали у фильма Чарли Чаплина). В том же году Сартр отправился в США читать лекции – а Симону он, в нарушение всех их договоренностей, с собой не взял. В Нью-Йорке он немедленно завел роман с бывшей актрисой Долорес Ванетти и был настолько очарован ею, что два года не возвращался в Париж, где его ждала верная Симона. Наконец в 1947 году она – по приглашению нескольких университетов – тоже приехала в Америку, однако вместо того, чтобы вернуть Сартра, сама влюбилась: ее избранником стал журналист и писатель Нельсон Олгрен, на год младше ее.

Симона де Бовуар в «Cafe de Flore», 1944 г.

По воспоминаниям, именно с ним Симона впервые по-настоящему узнала радости плотской любви – к сожалению, сам Сартр был в этом вопросе не на высоте: по признанию Бьянки Бьененфелд, Сартр «приносит мало наслаждения в занятиях любовью. Он не хочет ваше тело – он хочет лишь завоевывать женщин». Нельсон немедленно предложил ей руку и сердце, однако Симона снова отказала: она была по-настоящему влюблена в Нельсона, но не захотела оставить Сартра, которому чувствовала себя обязанной – этого Нельсон так и не смог ни понять, ни простить. Ее отношения с Нельсоном, которого Симона называла «любимым мужем», длились почти 15 лет – их плодом были более трех сотен писем, опубликованных после ее смерти. Удивительно, но в них Симона, которая всегда старалась предстать независимой и свободной от всех обязательств, называет себя «послушной восточной супругой». «Я буду умницей, вымою посуду, подмету пол, куплю яйца и печенья, я не дотронусь до твоих волос, щек, плечей, если ты мне не позволишь», – писала она. Она искренне любила Олгрена и всю жизнь носила подаренное им простенькое обручальное кольцо, но так никогда не поселилась с ним под одной крышей. Некоторые считают, что ее брака с Нельсоном не допустил сам Сартр, который испугался, что ставший достоянием гласности распад «великого союза двух философов» может сильно повредить как ему лично, так и экзистенциализму в целом. «Люди ждали, что я буду верной Сартру, – писала Симона. – Поэтому я делала вид, что так оно и есть». Она уже поняла, в какую ловушку загнала себя, согласившись когда-то на «взаимосвободную любовь», но уже ничего не могла сделать: свои убеждения она готова была отстаивать до конца, а ее любовь к Сартру была главным из них.

Вернувшись в Париж, Симона с головой ушла в работу над своей главной книгой. Двухтомник под названием «Второй пол» вышел в 1949 году и произвел эффект разорвавшейся бомбы: в своем труде Бовуар весьма подробно исследовала историю эксплуатации одним полом – мужским – другого пола, то есть женщин, и призывала женщин сбросить наконец ярмо векового рабства. Книга открывалась высказыванием философа Серена Кьеркегора: «Родиться женщиной – какое несчастье! Но в семьдесят раз большее несчастье, когда женщина этого не осознает».

За этот труд Симона де Бовуар была объявлена родоначальницей феминизма и предана анафеме практически всеми мужчинами мира: даже Альбер Камю, бывший ее близким другом, утверждал, что де Бовуар превратила французского мужчину в объект презрения и насмешек. Рассуждения Симоны о праве женщин на аборты, о лесбийском сексе и праве женщины на интеллектуальную жизнь вызвали бурю споров. Сартр гордился тем, что именно он подсказал Бовуар идею этой книги, и всячески поддерживал подругу, демонстрируя их свободный союз как первое доказательство правоты Симоны и установления новых отношений между мужчиной и женщиной. С 1952 года роман Симоны и Нельсона почти сошел на нет – американского писателя она сменила на молодого – ему было всего 27 лет – журналиста журнала Temps modernes Клода Ланцмана, обаятельного, талантливого и циничного. Симона писала: «Его близость освободила меня от бремени моего возраста. Благодаря ему я вновь обрела способность радоваться, удивляться, пугаться, смеяться, воспринимать окружающий мир». Клод же дал ей смелость и силы написать новый роман «Мандарины», в основу которого легла ее переписка с Нельсоном. Олгрен был взбешен – он не собирался выставлять свою личную жизнь напоказ всему миру: «Черт бы ее побрал, – говорил он в интервью. – Любовные письма – это слишком личное. Я не раз бывал в публичных домах, но даже там женщины держат двери закрытыми». Симона оправдывалась, объясняя ему в очередном письме: «Роман не отражает историю наших отношений. Я пыталась извлечь из них квинтэссенцию, описав любовь женщины, похожей на меня, и мужчины, похожего на тебя». Однако их отношения на этом прекратились.

Нельсон Олгрен

За роман Симона получила Гонкуровскую премию, которая когда-то обошла Сартра, а на гонорар купила себе квартиру неподалеку от кладбища Монпарнас. Туда она – впервые в жизни – пригласила жить мужчину: Ланцман, к немалому неудовольствию Сартра, прожил вместе с Симоной почти семь лет. Для Сартра в это время главной любовницей стала политика – его небывалая политическая активность вошла в легенды. Его называли самым политически активным философом и самым философствующим политическим деятелем. Однако политика скорее была призвана создать шум вокруг его литературных произведений, самые знаменитые из которых – пьесы «Грязные руки» и «Дьявол и Господь Бог», цикл «Дороги свободы», а также первый том «Критики диалектического разума». Симона де Бовуар вспоминала, что Сартр так напряженно работал над «Критикой», что был вынужден постоянно прибегать к искусственным стимуляторам – не только кофе, виски и табаку, но и наркотикам. По его словам, с транквилизаторами он «соображал в три раза быстрее, чем без них», однако таблетки сильно подорвали его и без того слабое здоровье. Второй том «Критики» так и не был дописан; неоконченным остался и цикл «Дороги свободы».

Клод Ланцман, Жан Поль Сартр, Симона де Бовуар

Но даже поглощенный политикой, Сартр оставался верен себе. Когда ему было уже за пятьдесят, он влюбился в семнадцатилетнюю студентку, еврейку из Алжира Арлетт эль-Каим. Однажды она позвонила ему, чтобы обсудить некоторые аспекты труда Сартра «Бытие и ничто». Он пригласил ее в гости, и с тех пор она стала появляться в его доме все чаще и чаще, и в конце концов поселилась там на правах любовницы Сартра. Симона была в ярости: Арлетт не просто спала с Сартром – она не пускала его к Симоне, равно как и Симону к нему, присвоив себе право не только на его время, н и на его труды. Теперь она, а не Симона, стала редактировать статьи Сартра, помогать ему с перепиской и подбирать книги в библиотеке. Когда Арлетт хотели депортировать, он даже решил на ней жениться, однако в конце концов передумал и вместо этого в 1965 году удочерил ее.

Это стало ударом для Симоны: когда-то они договаривались делить мир только друг с другом, не заводить детей и быть вместе, а теперь Сартр завел себе дочь, которая не просто отняла у Симоны его самого, но и в будущем унаследует его деньги, идеи и права на его произведения. Этого Бовуар не смогла простить. В ответ она удочерила свою ученицу (а как некоторые полагают, и любовницу) Сильвию Ле Бон, на имя которой и составила завещание. Но хотя эта ссора почти развела их в Париже, перед лицом всего мира они по-прежнему были вместе. Сартр и Симона постоянно путешествовали: они объездили полмира, от Канады до Китая, от Туниса до Норвегии, встречаясь с самыми разнообразными людьми – от Фиделя Кастро и алжирских крестьян до Мао Цзедуна и советских школьников. Симона продолжала писать: в конце 50-х годов она начала писать автобиографию (в итоге составившую четыре тома), а в 1964 опубликовала роман «Очень легкая смерть», написанный на основе дневников, которые Симона вела у постели умирающей матери. Хотя критика в основном упирала на то, как неэтично и бессердечно было отвлекаться от страдающей ради книги, сам Сартр назвал это произведение лучшей книгой Симоны. С конца шестидесятых де Бовуар посвятила себя борьбе за права женщин: она требовала для них свобод, казалось бы, очевидных, но по-прежнему недоступных: распоряжаться своим телом, своей душой, своим имуществом. В 1971 году Францию буквально взорвал опубликованный в еженедельнике Le Nouvel Observateur так называемый «Манифест 343», в котором 343 известные женщины признавались, что сделали аборт, – в те времена это считалось во Франции уголовно наказуемым деянием. Текст манифеста был написан Симоной де Бовуар, ее подпись стояла среди прочих. И хотя многие до сих пор считают, что половина подписавшихся никогда не делали абортов, в том числе и Симона, эта петиция все же сделала свое дело: через три года аборты во Франции были разрешены.

Однако любовь снова призвала ее на службу: с начала семидесятых годов здоровье Сартра резко ухудшилось. Он почти ослеп из-за развившейся глаукомы, из-за многолетних злоупотреблений алкоголем и наркотиками у него были проблемы с сердцем и дыханием. Симона, забросив все дела, почти неотлучно находилась рядом с ним, ухаживая и помогая ему в работе. Сартр больше не мог писать, однако продолжал давать многочисленные интервью и диктовать своему секретарю Бернару-Анри Леви. В последние годы он пересмотрел многие из своих прежних убеждений – даже, к ярости Симоны, отказался от атеизма. Он ставил под сомнение даже экзистенциализм – его собственное детище. В день его семидесятилетия у него спросили, как он относится к тому, что его называют экзистенциалистом, и Сартр ответил: «Слово это идиотское. Как вы знаете, я его не выбирал: его на меня наклеили, и я его принял. Теперь я его больше не принимаю». Симона была в ужасе: человек, которому она посвятила всю себя, отказывался от своих мыслей, от всей своей прошлой жизни, важной частью которой она заслуженно считала себя. Она даже пыталась объявить его сумасшедшим, который не знает, что говорит, но не успела. Сартр скончался 15 апреля 1980 года. Симона была с ним до последнего и даже потом: она несколько часов лежала рядом с мертвым телом, прощая и прощаясь. Как она говорила, последние слова Сартра были обращены к ней: «Симона, любовь моя, я так люблю тебя, мой Бобр…» Свой последний приют Сартр нашел на кладбище Монпарнас – по иронии судьбы, именно туда смотрели окна квартиры Симоны…

После смерти Сартра она чувствовала себя опустошенной. Придя с похорон, напилась так, что заснула на полу и жестоко простудилась. В память о Жан-Поле Сартре она написала одну из сильнейший своих книг – «Прощай» – точный и беспощадный отчет о последних годах жизни Сартра и ее любви. По ее собственным словам, единственную Кингу, которую Сартр не прочел до публикации. «Его смерть разлучает нас, – писала она. – Моя не соединит нас снова. Просто великолепно, что нам было дано столько прожить в полном согласии». Она пережила его ровно на шесть лет, проведя эти годы в одиночестве, почти не выходя из дома. Симона де Бовуар скончалась 14 апреля 1986 года в парижской больнице, где лежала совсем одна: никто ее не навещал, никто о ней не спрашивал. Ей это было и не нужно – единственный человек, чье мнение ей было интересно, ждал ее на кладбище Монпарнас…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Эти штучки Кокто, Симона Синьоре и Ив Монтан Году в пятьдесят восьмом Эльза прислала сестре пластинку - «Человеческий голос» Жана Кокто на музыку Пуленка. Опера настолько понравилась ЛЮ, что она перевела текст. И раздала нам экземпляры, чтобы мы, не понимающие

Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар Тираны-любовникиЖан-Поль Шарль Эма?р Сартр (1905–1980) – французский философ, представитель атеистического экзистенциализма, писатель, драматург, эссеист, педагог. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1964 года (отказался от

ЕВРЕЙСКАЯ ПУЛЯ ДЛЯ СИМОНА ПЕТЛЮРЫ Должен признаться, что над этим разделом протокола допроса мне пришлось изрядно потрудиться. То ли потому, что следователь Шейн был не очень грамотным человеком, то ли история Петлюры его не очень интересовала, но все, что касается этого

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СИМОНА БОЛИВАРА 1783, в ночь с 24 на 25 июля - В Каракасе в семье дона Хуана Висенте Боливар-и-Понте родился Симон Боливар.1799 - Боливар в Испании.1802, 26 мая - Женитьба Боливара в Испании на Марии Тересе Родригес.1803, 22 января - Смерть жены

ГЛАВА 4 МАСОНСКАЯ ТАЙНА СИМОНА Чтобы понять деяния, мысли и желания Симона Петлюры, необходимо заглянуть в его тайники души, ознакомиться с неизвестной стороной его жизни, пробраться за полог масонского храма. Да, любезный читатель, и Симон Петлюра тоже был масоном!

Влюбленные экзистенциалисты: Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар Любовь моя, ты и я, мы одно целое, и чувствую, что я – это ты, а ты – это я. Из письма Симоны де Бовуар к Жану-Полю Сартру 8 октября 1939 Никогда не чувствовал я с такой остротой, что наша жизнь имеет смысл только в

ЖАН ПОЛЬ САРТР И СИМОНА ДЕ БОВУАР Семейная пара знаменитых французских писателей исповедовала принципы «свободной любви». В то время как интимные отношения мужа далеко переходили за границы обычного эпатажа, жене не оставалось ничего другого, как стать «классиком

СИМОНА СИНЬОРЕ И ИВ МОНТАН В течение многих лет брак одной из легендарных актрис мирового кинематографа и знаменитого певца и киноактера оставался образцом верности и любви, пока не прошел нелегкое испытание «американской любовной интрижкой»…Она – одна из

Симона Синьоре и Ив Монтан Искусство объединяет многих, но оно же иногда их и разделяет. И требуется много умения, а иногда и просто везения, чтобы долгие годы оставаться рядом, потому как искусство ревниво… Зачастую оно забирает человека целиком, не оставляя ему ни

Симона Синьоре Монро Фрагмент из книги “Ностальгия уже не та” Перевод с французского Марии ЗонинойСвою книгу она написала на излете жизни. Снималась она редко, хотя каждое ее появление по-прежнему становилось событием. Во Франции умеют ценить стареющих звезд. А

Симона де Бовуар — известная француженка, блестящая выпускница Сорбонны, ставшая одной из первых женщин-преподавателей философии в истории, родилась 9 января 1908 года в Париже. Она придумала феминизм, проговоренный и осмысленный именно женщиной. В науке Симона сразу поставила себя как отчаянного борца с условностями на всех уровнях человеческого бытия. Она боролась с шовинизмом, с богобоязненностью, с бедностью, с буржуазией и капитализмом.

До XX века дискуссия о правах женщин велась преимущественно мужчинами. Считается, что и само понятие «феминизм» придумал Шарль Фурье в 1837 году, хотя феминистки постарались это утверждение оспорить.

Почему благочестивая девушка, воспитанная в добропорядочной религиозной семье, вдруг отказалась от брака и детей, провозгласила себя абсолютно свободной от всех существующих предрассудков, стала писать вызывающие романы, проповедовать идеи женской независимости и откровенно заговорила про атеизм, бунт и революцию?

Сказать с определённой точностью нельзя. Симона де Бовуар стала заметной фигурой своего времени, времени, когда во Франции зародился экзистенциализм со всем его отвращением к автоматическому буржуазному стилю жизни.

Стала сутью

В Париже, в университете Сорбонна (фр. la Sorbonne) Симона знакомится с тогда ещё никому не известным Жаном-Полем Сартром , идеологом и точнейшим проводником всех экзистенциальных идей того времени. Симпатия быстро перерастает в крепкую привязанность друг к другу.

Симона де Бовуар и Жан-Поль Сартр. Источник: Public Domain

Вместо руки и сердца Жан-Поль предлагает Симоне заключить «Манифест любви»: быть вместе, но при этом оставаться свободными. Симону, которая больше всего на свете дорожила своей репутацией свободно мыслящей, такая постановка вопроса вполне устраивала, она выдвинула лишь одно встречное условие: взаимная откровенность всегда и во всём — как в творчестве, так и в интимной жизни.

Сартр никогда не скрывал, что в жизни боялся только одного: потерять Симону, которую называл своей сутью. Но вместе с тем уже после двух лет знакомства ему показалось, что их отношения слишком прочны, «безопасны», подконтрольны, а значит — несвободны.

Свободная воля

Сартр был именно тем, о ком она грезила с детства: мужчина, рядом с которым можно всё время расти. Ничего, что являл он собой ходячий портрет Квазимодо: редкие волосы на крупном черепе, один глаз косит, другой с бельмом, и телосложение самое неказистое: щуплый, маленький, но уже с животиком, хотя было ему всего 23 года. Зато Сартр был проповедником ошеломляющих взглядов. Не зря на выпускных экзаменах философского факультета Сорбонны он получил первое место как человек выдающихся интеллектуальных способностей. А она, Симона, второе — как прирождённый философ.

Союз, который Жан-Поль предложил Симоне, являл собой идеальный брак двух интеллектуальных личностей. Никакого штампа и совместно нажитого имущества, никаких ограничений в сексуальной свободе, полное доверие и обязательство рассказывать друг другу самые потаённые мысли. Это и есть любовь — свободный выбор личности. Они много раз расставались, у них были любовники и любовницы, но манифест любви, придуманный Сартром, не отпускал их на протяжении почти всей жизни.

Ключи к пониманию феминизма по Симоне де Бовуар

«Женщиной не рождаются, женщиной становятся», — это изречение, вызывающее и несколько загадочное, впервые прозвучало в 1949 году в книге Бовуар «Второй пол».

Не существует никакого однородного течения под названием «феминизм»: феминизмов много, и они часто конфликтуют между собой. Есть феминизм культурный, либеральный, анархистский. Общее почти для всех этих течений - довольно небольшое число утверждений: например, что женщина - такой же человек, как и мужчина, со всеми вытекающими из этого правами, о том, что любая социальная роль должна быть результатом свободного выбора личности.

В своей ключевой для всего феминистского движения работе «Второй пол», переведённой на 50 с лишним языков, Симона главным образом ниспровергает условности, тяготеющие над женщинами с колыбели. Им внушают, что они должны нравиться, позиционировать себя как «объект», исполнять без душевных метаний свое предназначение через брак, «который ещё в большей степени практически подчиняет их мужчине», возмущается она, — а также через материнство.

Анализируя тысячу причин, которые приписывают превосходство «не тому полу, который рожает, а тому, который убивает», Симона де Бовуар побуждает женщину не позволять запирать себя в «роли самки», а жить как сознательная личность.

Смерть объединит

Многие считают, что Симона хорошо спряталась за плотную ширму феминистки и эмансипе. Тем не менее, за годы, проведённые бок о бок с Сартром, Симона не перестала чувствовать потребность в обыкновенной, несложной любви между мужчиной и женщиной. Во второй половине жизни у неё завязывается роман с амеркианским писателем Нельсоном Олгреном . Переписку, где они часто обращались друг к другу «Мой муж», «Моя жена», Симона называла «трансатлантическим романом». И Симона, эталон феминизма, пересекала океан ради коротких встреч.

Но Париж, Сартр и их экзистенциональный союз оказались сильнее простых человеческих радостей. Симона так и не стала женой Нельсона и после 15-летней связи разорвала отношения.

Симона де Бовуар, Жан-Поль Сартр, Че Гевара. Куба, 1960.