Глаз волка рассказ. Книга глаз волка читать онлайн

Глава 1. Встреча

Мальчик стоит перед вольерой волка и не шевелится. Волк ходит туда-сюда. Он шагает взад-вперед и не останавливается.

«Как же он меня раздражает…»

Вот что думает волк. Уже битых два часа мальчик стоит тут, за решеткой, неподвижный, как мерзлое дерево, глядя, как волк шагает.

«Чего ему от меня надо?»

Вот вопрос, который задает себе волк. Этот мальчик для него загадка. Не угроза (волк ничего не боится), но загадка.

«Чего ему от меня надо?»

Другие дети бегают, прыгают, кричат, плачут, они показывают волку язык и прячутся за юбки матерей. Потом идут кривляться перед клеткой гориллы и рычать на льва, который в ответ бьет хвостом. А этот мальчик - нет. Он так и стоит, молча, неподвижно. Движутся только его глаза. Они следуют за волком туда-сюда вдоль решетки.

«Волка, что ли, никогда не видал?»

Волк - тот видит мальчика только через раз.

Это потому что у него, у волка, только один глаз. Второй он потерял в битве с людьми десять лет назад, когда его поймали.

Так что, когда он идет вперед (если это можно так назвать), волк видит весь зоопарк, клетки, беснующихся детей и среди них - этого мальчика, совершенно неподвижного. А на обратном пути (если это можно назвать путем) волк видит внутренность своей вольеры. Своей пустой вольеры, потому что волчица на прошлой неделе умерла. Своей унылой вольеры с единственной серой скалой и мертвым деревом. Потом волк разворачивается, и вот опять этот мальчик и белый пар его мерного дыхания в морозном воздухе.

«Он первым устанет», - думает волк, продолжая ходить.

И добавляет:

«У меня больше терпения».

«Я ведь волк».

Но на следующее утро первое, что видит волк, едва проснувшись, - тот же мальчик, стоящий перед вольерой на том же самом месте. Волк чуть не подскочил.

«Ночевал он здесь, что ли?!»

Он вовремя совладал с собой и снова зашагал как ни в чем не бывало.

И вот уже час, как волк шагает. Вот уже час, как глаза мальчика не отрываются от него. Голубая шерсть волка задевает о сетку. Мышцы его перекатываются под зимним мехом. Голубой волк шагает, словно и не собирается останавливаться. Словно возвращается домой, туда, на Аляску. «Полярный волк» - так написано на жестяной табличке, прицепленной к сетке. Там же карта севера Канады, на которой один участок закрашен красным для наглядности. «Полярный волк, Бесплодные Земли»…

Его лапы ступают совершенно бесшумно. Он ходит из конца в конец вольеры. Ни дать ни взять беззвучный маятник огромных часов. И глаза мальчика тоже движутся, медленно, словно он следит за теннисной партией в замедленной съемке.

«Неужели я ему так интересен?»

Волк хмурится. По морде его проходит рябь. Он злится на себя за то, что задается всеми этими вопросами по поводу мальчика. Он давно уже поклялся никогда больше не интересоваться людьми.

И ни разу за десять лет он не нарушил клятву: людям - ни единой мысли, ни единого взгляда, ничего. Ни детям, которые валяют дурака перед его клеткой, ни служителю, который издали бросает ему мясо, ни художникам, которые приходят рисовать его по воскресеньям, ни дурам-мамашам, которые указывают на него малышам, приговаривая: «Видишь, вот он, волк, будешь плохо себя вести, он тебя заберет!» Никому и ничего.

«Даже лучшему из людей грош цена!»

Так всегда говорила мать волка Черное Пламя.

До прошлой недели волк иногда прерывал свое хождение. Они с волчицей усаживались лицом к посетителям. И было полное впечатление, что они никого не видят! Волк и волчица смотрели в пространство перед собой.

Даниэль Пеннак «Глаз волка»

Одноглазый полярный волк заперт в клетке парижского зоопарка. Люди принесли ему столько зла, что он поклялся никогда больше не думать о них. Но мальчик по имени Африка, обладающий удивительным даром слушать и рассказывать истории, заставит волка взглянуть на мир другими глазами.

Книга, которую читатели-эксперты назвали одной из лучших из данного списка, а Даниель Пеннак - автор двух книг, которые ребятам понравились больше всего.

Ксения Балонишникова (6а класс, МБОУ СОШ №7)

Я прочитала книгу «Глаз волка». В ней говорится об одноглазом волке, который живет в зоопарке. История волка очень грустная, его обижали люди, они принесли ему много зла и он поклялся никогда не думать о них. Но животные бывают лучше людей, они могут прощать. Также в книге рассказывается о мальчике по имени Африка. Он умел слушать и рассказывать интересные истории. Мальчик увидел в глазах волка, как в калейдоскопе, всю волчью жизнь. Волк, благодаря Африке, по-другому стал смотреть на жизнь. История мальчика тоже грустная, но с хорошим концом. Эта книга мне очень понравилась!!! Она о предательстве и дружбе. Еще она очень добрая и светлая. «Глаз волка» - книга, которую очень хочется перечитывать.

Никита Павлов (6а класс, МБОУ СОШ №7)

Мы всем классом участвуем в проекте «Читатели- эксперты». Нам предложили прочитать пять книг. Я выбрал книгу Даниеля Пеннака «Глаз волка». Мне понравилось название. Я подумал, что читать будет интересно, и не ошибся. В книге рассказывается о мальчике и волке. Мальчика зовут Африка, а кличка волка Голубой волк. Одноглазый волк живет в зоопарке, а мальчик приходит к клетке каждый день. Он стоит, наблюдает, изучает волка, пока не наступает вечер. Однажды мальчик закрыл рукой один глаз и посмотрел на волка одним глазом. Постепенно они подружились и рассказали друг другу свои истории. Мне понравились оба героя. Хорошо, что они сумели подружиться. Это сделало их жизнь чуть легче. Я всем советую прочитать это замечательное произведение.

Юлия Малоземова (6а класс, МБОУ СОШ №7)

В этой книге рассказывается о судьбах главных героев. О том, какая нелегкая судьба у мальчика и Голубого волка. Непростая выдалась жизнь у них, столько всего пережито, и вот они оказались рядом, чтобы поведать друг другу о своих жизнях. Больше всего мне понравился Африка. Он очень добрый, умный, всегда готов помочь и никогда не бросит своих друзей. В этой книге есть мой любимый сюжет, когда Африка приходит в зоопарк в «Ином мире» и встречает там всех своих друзей, которых он когда-то потерял. Нужно помнить тех, кто тебя поддерживал, не забывал и никогда не бросал. Мне очень понравилась эта книга! Она учит тому, что в любой ситуации не надо судить о человеке плохо, если ты не знаешь его, ведь этот самый человечек может оказаться твоим другом.

Розалия Малова (6в класс МБОУ СОШ №15)

ДАНИЭЛЬ ПЕННАК

ГЛАЗ ВОЛКА

Аннотация

Одноглазый полярный волк заперт в клетке парижского зоопарка. Люди принесли ему столько зла, что он поклялся никогда больше не думать о них. Но мальчик по имени Африка, обладающий удивительным даром слушать и рассказывать истории, заставит волка взглянуть на мир другими глазами.

Глава 1. Встреча

Мальчик стоит перед вольерой волка и не шевелится. Волк ходит тудасюда. Он шагает взадвперед и не останавливается.
«Как же он меня раздражает…»
Вот что думает волк. Уже битых два часа мальчик стоит тут, за решеткой, неподвижный, как мерзлое дерево, глядя, как волк шагает.
«Чего ему от меня надо?»
Вот вопрос, который задает себе волк. Этот мальчик для него загадка. Не угроза (волк ничего не боится), но загадка.
«Чего ему от меня надо?»
Другие дети бегают, прыгают, кричат, плачут, они показывают волку язык и прячутся за юбки матерей. Потом идут кривляться перед клеткой гориллы и рычать на льва, который в ответ бьет хвостом. А этот мальчик - нет. Он так и стоит, молча, неподвижно. Движутся только его глаза. Они следуют за волком тудасюда вдоль решетки.
«Волка, что ли, никогда не видал?»
Волк - тот видит мальчика только через раз.
Это потому что у него, у волка, только один глаз. Второй он потерял в битве с людьми десять лет назад, когда его поймали.
Так что, когда он идет вперед (если это можно так назвать), волк видит весь зоопарк, клетки, беснующихся детей и среди них - этого мальчика, совершенно неподвижного. А на обратном пути (если это можно назвать путем) волк видит внутренность своей вольеры. Своей пустой вольеры, потому что волчица на прошлой неделе умерла. Своей унылой вольеры с единственной серой скалой и мертвым деревом. Потом волк разворачивается, и вот опять этот мальчик и белый пар его мерного дыхания в морозном воздухе.
«Он первым устанет», - думает волк, продолжая ходить.
И добавляет:
«У меня больше терпения».
И еще:
«Я ведь волк».

Но на следующее утро первое, что видит волк, едва проснувшись, - тот же мальчик, стоящий перед вольерой на том же самом месте. Волк чуть не подскочил.
«Ночевал он здесь, что ли?!»
Он вовремя совладал с собой и снова зашагал как ни в чем не бывало.
И вот уже час, как волк шагает. Вот уже час, как глаза мальчика не отрываются от него. Голубая шерсть волка задевает о сетку. Мышцы его перекатываются под зимним мехом. Голубой волк шагает, словно и не собирается останавливаться. Словно возвращается домой, туда, на Аляску. «Полярный волк» - так написано на жестяной табличке, прицепленной к сетке. Там же карта севера Канады, на которой один участок закрашен красным для наглядности. «Полярный волк, Бесплодные Земли»…
Его лапы ступают совершенно бесшумно. Он ходит из конца в конец вольеры. Ни дать ни взять беззвучный маятник огромных часов. И глаза мальчика тоже движутся, медленно, словно он следит за теннисной партией в замедленной съемке.
«Неужели я ему так интересен?»
Волк хмурится. По морде его проходит рябь. Он злится на себя за то, что задается всеми этими вопросами по поводу мальчика. Он давно уже поклялся никогда больше не интересоваться людьми.
И ни разу за десять лет он не нарушил клятву: людям - ни единой мысли, ни единого взгляда, ничего. Ни детям, которые валяют дурака перед его клеткой, ни служителю, который издали бросает ему мясо, ни художникам, которые приходят рисовать его по воскресеньям, ни дураммамашам, которые указывают на него малышам, приговаривая: «Видишь, вот он, волк, будешь плохо себя вести, он тебя заберет!» Никому и ничего.
«Даже лучшему из людей грош цена!»
Так всегда говорила мать волка Черное Пламя.
До прошлой недели волк иногда прерывал свое хождение. Они с волчицей усаживались лицом к посетителям. И было полное впечатление, что они никого не видят! Волк и волчица смотрели в пространство перед собой. Они смотрели сквозь людей. Таким взглядом, что те чувствовали себя так, словно их и нет. Очень неприятное ощущение.
- Куда они уставились?
- Что они там видят?
А потом волчица умерла (она была серая с белым, как полярная куропатка). С тех пор волк больше не останавливался. Он шагает с утра до вечера, а куски мяса мерзнут вокруг на земле. По ту сторону решетки прямой, как буква «i» (за точку над «i» можно считать облачко белого пара), мальчик не сводит с него глаз.
«Тем хуже для него», - решает волк.
И выбрасывает из головы всякую мысль о мальчике.

Однако на следующий день мальчик опять тут как тут. И еще на следующий. И дальше каждый день. Так что волк вынужден снова думать о нем.
«Да кто же это?»
«Чего ему от меня надо?»
«Делать ему, что ли, нечего весь день?»
«Безработный?»
«В школу не ходит?»
«Друзей нет?»
«Родителей нет?»
«Или что?»
Целая куча вопросов, которые мешают ему шагать. Он чувствует, как тяжелеют лапы. Это пока еще не усталость, но близко к тому.
«Непонятно!» - думает волк.
Ладно, завтра зоопарк будет закрыт. Это день ежемесячного ветеринарного обхода, благоустройства клеток. И никаких посетителей.
«Хоть отдохну от него».
Ничего подобного. Наутро, как и все предыдущие дни, мальчик тут как тут. И даже более тут, чем когдалибо, совсем один у вольеры в совершенно безлюдном зоопарке.
- О нет!.. - стонет волк.
А вот и да!
Вот сейчас волк чувствует, до чего он устал. Можно подумать, взгляд мальчика весит целую тонну.
«Ну ладно же», - думает волк.
«Ладно!»
«Сам напросился!»
И неожиданно перестает шагать. Он усаживается очень прямо, ровно напротив мальчика. И тоже принимается на него смотреть. Он не проделывает с ним фокуса с невидящим взглядом, нет. Это настоящий взгляд, взгляд в упор!
Так проходит минута, другая, третья…
В зоопарке ни единого посетителя. Ветеринары еще не пришли. Львы не показываются из укрытия. Дремлют в своих перьях птицы. У всех выходной. Даже обезьяны прикрыли свой цирк. Они висят на ветках, как спящие летучие мыши.
Никого, только этот мальчик.
И волк с голубой шерстью.
«Хочешь на меня смотреть? Ладно же! Я тоже буду на тебя смотреть! Вот и посмотрим…»
Но коечто смущает волка. Дурацкая загвоздка. У него только один глаз, а у мальчика два. И вот волк не знает, в какой глаз мальчика упереться взглядом. Он в замешательстве. Его единственный глаз мечется вправовлево, влевовправо. А у мальчика глаза не мигают. Ни ресница не дрогнет. Волку ужасно не по себе. Отвернуться - ни за что на свете. Снова приняться шагать - и речи быть не может. В результате его глаз скачет все безумнее и безумнее. И скоро сквозь шрам на месте мертвого глаза пробивается слеза. Это не от горя, а от бессилия и ярости.
И тогда мальчик делает странную вещь. Которая успокаивает волка, внушает ему доверие. Мальчик закрывает один глаз.
И вот они смотрят друг на друга, глаз в глаз, в безлюдном и притихшем зоопарке, и все время, какое есть, принадлежит им.

Глава 2. Глаз волка

Желтый глаз, совершенно круглый, с черным зрачком посередине. Немигающий. Мальчик словно смотрит на свечу, горящую в полной тьме; он ничего больше не видит, только этот глаз: деревья, зоопарк, вольера - все исчезло. Осталось только одно: гл аз во лк а. И глаз становится все больше и больше, все круглее и круглее, как рыжая луна в пустом небе, а зрачок в середине все чернее и чернее, и все виднее разноцветные крапины на желтокарей радужке - тут голубая (голубая, как замерзшая вода под чистым небом), там золотая вспышка, словно блестка.
Но главное - это зрачок. Черный зрачок!
- Хочешь смотреть на меня - что ж, смотри!
Вот что как будто говорит зрачок. Он горит как раскаленный. Можно подумать, это пламя. «Так и есть, - думает мальчик, - че рн ое пл ам я!»
И он отвечает:
- Хорошо, Черное Пламя, вот я смотрю на тебя и не боюсь.
Зрачок может сколько угодно разрастаться, разрастаться во весь глаз, полыхать, как настоящий пожар, - мальчик не отводит взгляда. И вот, когда все становится черным, совершенно черным, он обнаруживает то, чего никто еще до него не видел в волчьем глазу: зр ач ок жи во й. Это черная волчица, свернувшаяся клубком посреди своих детенышей, она уставилась на мальчика и рычит. Она не движется, но чувствуется, что под своим блестящим мехом вся она напряжена, как гроза. Губы ее вздернуты над ослепительными клыками. Лапы подрагивают. Вотвот бросится. Такой маленький мальчик - это ей на один глоток.
- Ты правда не боишься?
Правда. Мальчик стоит как стоял. И глаза своего не отводит. Время идет. И вот понемногу, понемногу мышцы Черного Пламени расслабляются. В конце концов она ворчит сквозь зубы:
- Ладно, раз уж тебе так приспичило, смотри сколько хочешь, только не мешай мне, когда я учу детенышей, понял?
И, не обращая больше внимания на мальчика, обводит долгим взглядом семерых пушистых волчат, лежащих вокруг нее. Она среди них как будто в рыжем ореоле.
«Радужка, - думает мальчик, - радужка вокруг зрачка…»
Да, пятеро волчат точно такого же рыжего цвета, как радужка. У шестого шерсть голубаяголубая, как замерзшая вода под чистым небом. Голубой Волк!
А седьмой (это маленькая желтая волчица) сверкает, как золотая молния. На нее невозможно смотреть не щурясь. Братья называют ее Блесткой.
А вокруг - снег. До самого горизонта, замкнутого холмами. Безмолвные снега Аляски, там, на Севере.
Снова звучит голос Черного Пламени, и в нем слышится некоторая торжественность среди этого белого безмолвия:
- Дети, сегодня я расскажу вам про Человека!

Про Человека?
- Опять?
- Ох, нет!
- Ты все время только и рассказываешь, что про Человека!
- Надоело!
- Мы уже не маленькие!
- Расскажи лучше про карибу, или про полярных зайцев, или про охоту на уток…
- Да, Черное Пламя, чтонибудь про охоту!
- Ведь мы, волки, охотники, разве нет?
Но всех перекрикивает Блестка:
- А я хочу про Человека, только взаправдашнюю историю и страшную, пожалуйста, мама, про Человека, я так люблю про Человека!
Один Голубой Волк молчит. Он вообще не из разговорчивых. Серьезный. Даже, пожалуй, печальный. Братья считают его занудой. Однако, когда он говорит - а это бывает редко, - все его слушают. В нем чувствуется мудрость, как в старом волке, покрытом шрамами.
Ну, ладно. Картина, стало быть, такая: пятеро рыжих подняли возню - а вот я тебя за горло, а я прыг тебе на спину, а я тебя цап за лапы, а нука поймаю себя за хвост… в общем, сплошная кучамала. Блестка подначивает их пронзительными воплями, прыгая на месте, как взбесившаяся лягушка. Снег вокруг разлетается серебряными фонтанами.
И Черное Пламя не останавливает их.
«Пусть играют… слишком скоро им придется узнать настоящую волчью жизнь!»
Так она думает и переводит взгляд на Голубого Волка, единственного из своих детей, кто никогда не играет. «Вылитый отец!»
В этой мысли - гордость, а еще грусть, потому что отца, Большого Волка, нет в живых.
«Слишком серьезный», - думает Черное Пламя.
«Слишком настороженный…»
«Слишком волк…»
- Слушайте!
Голубой Волк сидит, неподвижный, как скала, задние лапы напряжены, уши торчком.
- Слушайте!
Возня тут же прекращается. Снег вокруг волчат вновь опадает. Сначала ничего не слышно. Как ни настораживают рыжики свои пушистые уши, только внезапный стон ветра проходится по ним огромным ледяным языком.
А потом вдруг сквозь ветер - волчий вой, долгий, с переливами, который сообщает об очень многом.
- Это Серый Родич, - шепчет один из рыжиков.
- Что он говорит?
Черное Пламя быстро переглядывается с Голубым Волком. Оба они хорошо знают, что говорит им Серый Родич с вершины холма, где он стоит на карауле.
Человек!
Команда охотников…
Которые ищут их.
Те же, что и в прошлый раз.
- Кончили играть, дети, собирайтесь, уходим!

Значит, вот какое у тебя было детство, Голубой Волк, - бежать и бежать от охотников?
Да, такое оно и было.
Останавливались в какойнибудь мирной долине, окруженной холмами, которые Серый Родич считал непреодолимыми. Жили там неделю или две, а потом надо было снова бежать. Люди никак не отступались. Вот уже две луны все та же команда преследовала семью. Они уже прикончили отца, Большого Волка. Не без труда. Ну и драка была! Но прикончили.
Бежали. Шли вереницей, след в след. Первой шла мать, Черное Пламя, сразу за ней - Голубой Волк. Потом Блестка и рыжики. И, наконец, Серый Родич, заметая след хвостом.
Следов не оставляли никогда. Исчезали совсем. Все дальше и дальше на Север. Чем дальше, тем холоднее. Снег превращался в лед. Скалы резали лапы. Однако люди снова нас находили.
Всякий раз. Ничто их не останавливало.
Люди…
Человек…
На ночлег устраивались в лисьих норах. (Лисы охотно уступают волкам свои норы. За объедки. Лисы, они охотиться не любят, слишком ленивые.) Серый Родич сторожил, сидя на какойнибудь скале, возвышающейся над долиной. Голубой Волк ложился у входа в нору, а в глубине Черное Пламя убаюкивала детей, рассказывая им сказки. Сказки, разумеется, про Человека. И потому что была ночь, потому что играть у них уже сил не было, потому что они любили, чтоб было страшно, и потому что с ними была Черное Пламя, которая всегда защитит, - Блестка и рыжики слушали.
Жилибыли…
Всегда одна и та же сказка: про волчонканедотепу и его старую бабушку.
Жилбыл один волчонок, такой недотепа, что ни разу в жизни ничего не поймал. Самые старые карибу бежали слишком быстро для него, лемминги удирали у него прямо изпод носа, утки только хвост ему показывали… Никогда ничего не мог поймать. Даже собственный хвост! Вот какой недотепа.

Даниэль Пеннак

Глаз волка

Глава 1. Встреча

Мальчик стоит перед вольерой волка и не шевелится. Волк ходит туда-сюда. Он шагает взад-вперед и не останавливается.

«Как же он меня раздражает…»

Вот что думает волк. Уже битых два часа мальчик стоит тут, за решеткой, неподвижный, как мерзлое дерево, глядя, как волк шагает.

«Чего ему от меня надо?»

Вот вопрос, который задает себе волк. Этот мальчик для него загадка. Не угроза (волк ничего не боится), но загадка.

«Чего ему от меня надо?»

Другие дети бегают, прыгают, кричат, плачут, они показывают волку язык и прячутся за юбки матерей. Потом идут кривляться перед клеткой гориллы и рычать на льва, который в ответ бьет хвостом. А этот мальчик – нет. Он так и стоит, молча, неподвижно. Движутся только его глаза. Они следуют за волком туда-сюда вдоль решетки.

«Волка, что ли, никогда не видал?»

Волк – тот видит мальчика только через раз.

Так что, когда он идет вперед (если это можно так назвать), волк видит весь зоопарк, клетки, беснующихся детей и среди них – этого мальчика, совершенно неподвижного. А на обратном пути (если это можно назвать путем) волк видит внутренность своей вольеры. Своей пустой вольеры, потому что волчица на прошлой неделе умерла. Своей унылой вольеры с единственной серой скалой и мертвым деревом. Потом волк разворачивается, и вот опять этот мальчик и белый пар его мерного дыхания в морозном воздухе.

«Он первым устанет», – думает волк, продолжая ходить.

И добавляет:

«У меня больше терпения».

«Я ведь волк».

Но на следующее утро первое, что видит волк, едва проснувшись, – тот же мальчик, стоящий перед вольерой на том же самом месте. Волк чуть не подскочил.

Он вовремя совладал с собой и снова зашагал как ни в чем не бывало.

И вот уже час, как волк шагает. Вот уже час, как глаза мальчика не отрываются от него. Голубая шерсть волка задевает о сетку. Мышцы его перекатываются под зимним мехом. Голубой волк шагает, словно и не собирается останавливаться. Словно возвращается домой, туда, на Аляску. «Полярный волк» – так написано на жестяной табличке, прицепленной к сетке. Там же карта севера Канады, на которой один участок закрашен красным для наглядности. «Полярный волк, Бесплодные Земли»…

Его лапы ступают совершенно бесшумно. Он ходит из конца в конец вольеры. Ни дать ни взять беззвучный маятник огромных часов. И глаза мальчика тоже движутся, медленно, словно он следит за теннисной партией в замедленной съемке.

«Неужели я ему так интересен?»

Волк хмурится. По морде его проходит рябь. Он злится на себя за то, что задается всеми этими вопросами по поводу мальчика. Он давно уже поклялся никогда больше не интересоваться людьми.

И ни разу за десять лет он не нарушил клятву: людям – ни единой мысли, ни единого взгляда, ничего. Ни детям, которые валяют дурака перед его клеткой, ни служителю, который издали бросает ему мясо, ни художникам, которые приходят рисовать его по воскресеньям, ни дурам-мамашам, которые указывают на него малышам, приговаривая: «Видишь, вот он, волк, будешь плохо себя вести, он тебя заберет!» Никому и ничего.

«Даже лучшему из людей грош цена!»

Так всегда говорила мать волка Черное Пламя.

До прошлой недели волк иногда прерывал свое хождение. Они с волчицей усаживались лицом к посетителям. И было полное впечатление, что они никого не видят! Волк и волчица смотрели в пространство перед собой. Они смотрели сквозь людей. Таким взглядом, что те чувствовали себя так, словно их и нет. Очень неприятное ощущение.

– Куда они уставились?

– Что они там видят?

А потом волчица умерла (она была серая с белым, как полярная куропатка). С тех пор волк больше не останавливался. Он шагает с утра до вечера, а куски мяса мерзнут вокруг на земле. По ту сторону решетки прямой, как буква «i» (за точку над «i» можно считать облачко белого пара), мальчик не сводит с него глаз.

«Тем хуже для него», – решает волк.

И выбрасывает из головы всякую мысль о мальчике.

Однако на следующий день мальчик опять тут как тут. И еще на следующий. И дальше каждый день. Так что волк вынужден снова думать о нем.

«Да кто же это?»

«Чего ему от меня надо?»

«Делать ему, что ли, нечего весь день?»

«Безработный?»

«В школу не ходит?»

«Друзей нет?»

«Родителей нет?»

«Или что?»

Целая куча вопросов, которые мешают ему шагать. Он чувствует, как тяжелеют лапы. Это пока еще не усталость, но близко к тому.

«Непонятно!» – думает волк.

Ладно, завтра зоопарк будет закрыт. Это день ежемесячного ветеринарного обхода, благоустройства клеток. И никаких посетителей.

«Хоть отдохну от него».

Ничего подобного. Наутро, как и все предыдущие дни, мальчик тут как тут. И даже более тут, чем когда-либо, совсем один у вольеры в совершенно безлюдном зоопарке.

– О нет!.. – стонет волк.

А вот и да!

Вот сейчас волк чувствует, до чего он устал. Можно подумать, взгляд мальчика весит целую тонну.

«Ну ладно же», – думает волк.

«Сам напросился!»

И неожиданно перестает шагать. Он усаживается очень прямо, ровно напротив мальчика. И тоже принимается на него смотреть. Он не проделывает с ним фокуса с невидящим взглядом, нет. Это настоящий взгляд, взгляд в упор!

Так проходит минута, другая, третья…

В зоопарке ни единого посетителя. Ветеринары еще не пришли. Львы не показываются из укрытия. Дремлют в своих перьях птицы. У всех выходной. Даже обезьяны прикрыли свой цирк. Они висят на ветках, как спящие летучие мыши.

Никого, только этот мальчик.

И волк с голубой шерстью.

«Хочешь на меня смотреть? Ладно же! Я тоже буду на тебя смотреть! Вот и посмотрим…»

Но кое-что смущает волка. Дурацкая загвоздка. У него только один глаз, а у мальчика два. И вот волк не знает, в какой глаз мальчика упереться взглядом. Он в замешательстве. Его единственный глаз мечется вправо-влево, влево-вправо. А у мальчика глаза не мигают. Ни ресница не дрогнет. Волку ужасно не по себе. Отвернуться – ни за что на свете. Снова приняться шагать – и речи быть не может. В результате его глаз скачет все безумнее и безумнее. И скоро сквозь шрам на месте мертвого глаза пробивается слеза. Это не от горя, а от бессилия и ярости.

И тогда мальчик делает странную вещь. Которая успокаивает волка, внушает ему доверие. Мальчик закрывает один глаз.

И вот они смотрят друг на друга, глаз в глаз, в безлюдном и притихшем зоопарке, и все время, какое есть, принадлежит им.

Глава 2. Глаз волка

Желтый глаз, совершенно круглый, с черным зрачком посередине. Немигающий. Мальчик словно смотрит на свечу, горящую в полной тьме; он ничего больше не видит, только этот глаз: деревья, зоопарк, вольера – все исчезло. Осталось только одно: глаз волка . И глаз становится все больше и больше, все круглее и круглее, как рыжая луна в пустом небе, а зрачок в середине все чернее и чернее, и все виднее разноцветные крапины на желто-карей радужке – тут голубая (голубая, как замерзшая вода под чистым небом), там золотая вспышка, словно блестка.

Но главное – это зрачок. Черный зрачок!

– Хочешь смотреть на меня – что ж, смотри!

Вот что как будто говорит зрачок. Он горит как раскаленный. Можно подумать, это пламя. «Так и есть, – думает мальчик, – черное пламя !»

И он отвечает:

– Хорошо, Черное Пламя, вот я смотрю на тебя и не боюсь.

Зрачок может сколько угодно разрастаться, разрастаться во весь глаз, полыхать, как настоящий пожар, – мальчик не отводит взгляда. И вот, когда все становится черным, совершенно черным, он обнаруживает то, чего никто еще до него не видел в волчьем глазу: зрачок живой . Это черная волчица, свернувшаяся клубком посреди своих детенышей, она уставилась на мальчика и рычит. Она не движется, но чувствуется, что под своим блестящим мехом вся она напряжена, как гроза. Губы ее вздернуты над ослепительными клыками. Лапы подрагивают. Вот-вот бросится. Такой маленький мальчик – это ей на один глоток.

– Ты правда не боишься?

Правда. Мальчик стоит как стоял. И глаза своего не отводит. Время идет. И вот понемногу, понемногу мышцы Черного Пламени расслабляются. В конце концов она ворчит сквозь зубы:

– Ладно, раз уж тебе так приспичило, смотри сколько хочешь, только не мешай мне, когда я учу детенышей, понял?

И, не обращая больше внимания на мальчика, обводит долгим взглядом семерых пушистых волчат, лежащих вокруг нее. Она среди них как будто в рыжем ореоле.

«Радужка, – думает мальчик, – радужка вокруг зрачка…»

Да, пятеро волчат точно такого же рыжего цвета, как радужка. У шестого шерсть голубая-голубая, как замерзшая вода под чистым небом. Голубой Волк!

А седьмой (это маленькая желтая волчица) сверкает, как золотая молния. На нее невозможно смотреть не щурясь. Братья называют ее Блесткой.

А вокруг – снег. До самого горизонта, замкнутого холмами. Безмолвные снега Аляски, там, на Севере.

– Дети, сегодня я расскажу вам про Человека!

– Про Человека?

– Ох, нет!

– Ты все время только и рассказываешь, что про Человека!

– Надоело!

– Мы уже не маленькие!

– Расскажи лучше про карибу, или про полярных зайцев, или про охоту на уток…

– Да, Черное Пламя, что-нибудь про охоту!

– Ведь мы, волки, охотники, разве нет?

Но всех перекрикивает Блестка:

– А я хочу про Человека, только взаправдашнюю историю и страшную, пожалуйста, мама, про Человека, я так люблю про Человека!

Один Голубой Волк молчит. Он вообще не из разговорчивых. Серьезный. Даже, пожалуй, печальный. Братья считают его занудой. Однако, когда он говорит – а это бывает редко, – все его слушают. В нем чувствуется мудрость, как в старом волке, покрытом шрамами.

Ну, ладно. Картина, стало быть, такая: пятеро рыжих подняли возню – а вот я тебя за горло, а я прыг тебе на спину, а я тебя цап за лапы, а ну-ка поймаю себя за хвост… в общем, сплошная куча-мала. Блестка подначивает их пронзительными воплями, прыгая на месте, как взбесившаяся лягушка. Снег вокруг разлетается серебряными фонтанами.

И Черное Пламя не останавливает их.

«Пусть играют… слишком скоро им придется узнать настоящую волчью жизнь!»

Так она думает и переводит взгляд на Голубого Волка, единственного из своих детей, кто никогда не играет. «Вылитый отец!»

В этой мысли – гордость, а еще грусть, потому что отца, Большого Волка, нет в живых.

«Слишком серьезный», – думает Черное Пламя.

«Слишком настороженный…»

«Слишком волк…»

– Слушайте!

Голубой Волк сидит, неподвижный, как скала, задние лапы напряжены, уши торчком.

– Слушайте!

Возня тут же прекращается. Снег вокруг волчат вновь опадает. Сначала ничего не слышно. Как ни настораживают рыжики свои пушистые уши, только внезапный стон ветра проходится по ним огромным ледяным языком.

А потом вдруг сквозь ветер – волчий вой, долгий, с переливами, который сообщает об очень многом.

– Это Серый Родич, – шепчет один из рыжиков.

– Что он говорит?

Черное Пламя быстро переглядывается с Голубым Волком. Оба они хорошо знают, что говорит им Серый Родич с вершины холма, где он стоит на карауле.

Команда охотников…

Которые ищут их.

Те же, что и в прошлый раз.

– Кончили играть, дети, собирайтесь, уходим!

Значит, вот какое у тебя было детство, Голубой Волк, – бежать и бежать от охотников?

Да, такое оно и было.

Останавливались в какой-нибудь мирной долине, окруженной холмами, которые Серый Родич считал непреодолимыми. Жили там неделю или две, а потом надо было снова бежать. Люди никак не отступались. Вот уже две луны все та же команда преследовала семью. Они уже прикончили отца, Большого Волка. Не без труда. Ну и драка была! Но прикончили.

Бежали. Шли вереницей, след в след. Первой шла мать, Черное Пламя, сразу за ней – Голубой Волк. Потом Блестка и рыжики. И, наконец, Серый Родич, заметая след хвостом.

Следов не оставляли никогда. Исчезали совсем. Все дальше и дальше на Север. Чем дальше, тем холоднее. Снег превращался в лед. Скалы резали лапы. Однако люди снова нас находили.

Всякий раз. Ничто их не останавливало.

Человек…

На ночлег устраивались в лисьих норах. (Лисы охотно уступают волкам свои норы. За объедки. Лисы, они охотиться не любят, слишком ленивые.) Серый Родич сторожил, сидя на какой-нибудь скале, возвышающейся над долиной. Голубой Волк ложился у входа в нору, а в глубине Черное Пламя убаюкивала детей, рассказывая им сказки. Сказки, разумеется, про Человека. И потому что была ночь, потому что играть у них уже сил не было, потому что они любили, чтоб было страшно, и потому что с ними была Черное Пламя, которая всегда защитит, – Блестка и рыжики слушали.

Жили-были…

Всегда одна и та же сказка: про волчонка-недотепу и его старую бабушку.

Жил-был один волчонок, такой недотепа, что ни разу в жизни ничего не поймал. Самые старые карибу бежали слишком быстро для него, лемминги удирали у него прямо из-под носа, утки только хвост ему показывали… Никогда ничего не мог поймать. Даже собственный хвост! Вот какой недотепа.

Ну, ладно. Однако хоть какой-то толк с него должен был быть, правда? К счастью, у него была бабушка. Очень старая. Такая старая, что тоже ничего не могла поймать. Только смотрела большими печальными глазами, как охотятся молодые. По ее шкуре не пробегала дрожь при виде дичи. Все ее очень жалели. Когда уходили на охоту, ее оставляли в логове. Она по мере сил прибиралась, медленно, потихоньку, потом занималась своим туалетом. Потому что у Бабушки был великолепный мех. Серебристый. Все, что осталось от ее былой красоты. Покончив с туалетом – а это занимало у нее часа два, не меньше, – Бабушка ложилась у входа в логово. Уткнув морду в лапы, она поджидала Недотепу. Это и было обязанностью Недотепы: кормить Бабушку. От первого же убитого карибу окорок – хоп! Бабушке.

– Не тяжело, Недотепа?

– Ничего, ничего!

– Ладно, смотри, не зевай по дороге!

– И не запутайся в своих лапах!

– И берегись Человека!

Недотепа даже и не слушал этих напутствий. Давно привык.

Пока однажды…

– Пока однажды что? – спрашивали рыжики, и их широко открытые глаза горели в темноте.

– Пока – что? Пока – что? – кричала Блестка, вывалив язык.

– Пока однажды Человек не пришел к логову раньше Недотепы, – отвечала Черное Пламя страшным шепотом.

– И?.. И что тогда? Что? Что?

– И тогда Человек убил Бабушку, взял ее мех, чтоб сделать себе шубу, взял ее скальп, чтоб сделать себе шапку, и сделал себе маску из ее морды.

Дети, конечно, спорили, но Черное Пламя была неумолима. Мало-помалу в норе все стихало, и слышалось только сонное дыхание.

– Черное Пламя, а эта твоя история, она правдивая?

Черное Пламя на миг задумывалась, потом давала один и тот же странный ответ:

– Во всяком случае, так правдивей, чем наоборот.

Между тем времена года сменяли друг друга, дети росли, становились молодыми волками, настоящими охотниками, а Человека так и не видели. Вблизи не видели. Слышать – слышали. Например, в день, когда Большой Волк бился с людьми. Они слышали рычание Большого Волка, потом вопль человека, которому в бедро вонзился клык, испуганные восклицания, приказы, потом гром, потом – потом больше ничего. Большой Волк не вернулся.

И бегство продолжалось.

Еще они их видели издали. Едва они покидали какую-нибудь долину, там водворялись люди. И долина начинала дымиться. Прямо как котел.

– Снег пачкают, – ворчала Черное Пламя.

Они наблюдали за людьми с вершины самого высокого холма. Те расхаживали на двух лапах по дну котла. Но на что они похожи вблизи, а?

– Серый Родич, ты их видал вблизи, а?

– Ну, видал.

Не любитель болтать Серый Родич.

– А на что они похожи?

– Люди? Две лапы и ружье.

И больше из него ничего не удавалось вытянуть.

Что же касается Черного Пламени, то она рассказывала такие вещи, в которые они теперь, когда выросли, больше не верили.

– Люди едят все: траву, которой питаются карибу, самих карибу, а если им нечего положить на зуб, то и волка могут съесть!

Или, например:

– У людей две шкуры: первая совсем голая, без единой шерстинки, а вторая – наша.

– Человек? Человек, он коллекционер.

(Вот эту фразу вообще никто не мог понять.) А потом однажды, когда выдалась минута передышки – все изрядно запыхались, – кто-то взял да спросил:

– Но почему за нами гонится все время одна и та же команда?

Серый Родич зализывал сбитые лапы.

– Они прослышали о маленькой волчице с золотым мехом…

Он не договорил – Черное Пламя испепелила его взглядом.

Поздно. Рыжики, все как один, смотрели на Блестку. А Блестка смотрела на всех, насторожив уши.

– Как? Так они за мной?

Солнце выбрало этот самый миг, чтобы пробиться сквозь облака. Его луч упал на Блестку, и все зажмурились. Она была в самом деле ослепительна! Золотая волчица, одно слово, с черным-пречерным носом. Нос был такой черный на фоне золота, что она от этого немножко косила.

«Красавица, – подумала Черное Пламя, – дочка у меня красавица…» – Тут же добавив про себя: «Но уж ветер в голове!..»

Потом вздохнула, и из самой глубины души ее вырвалось:

– Ох, Большой Волк, и зачем ты сделал меня матерью волчицы, прекрасней которой в мире не бывало? Что нам, без этого мало было забот?

«Как? Так они за мной?»

Странным тоном она это сказала, Блестка. Голубой Волк насторожился. «Так они за мной?» Ох, кокетка… И это внушало тревогу…

Голубой Волк не мог толком понять свою сестру. Она, конечно, была красавица. Красивее всех. И охотница непревзойденная! В беге куда быстрей рыжиков, которые, между тем, тоже были охотники не хуже других. Глаз – куда зорче, чем у Черного Пламени! Ухо – чутче, чем у Серого Родича!

«И нюх тоньше, чем у меня!» – это Голубой Волк вынужден был признать.

Она вдруг замирала, нос по ветру, и говорила:

– Вон там… лемминги!

– Где это – там?

– Вон там!

Она указывала точное место, метров за триста. Шли туда. И обнаруживали целый выводок леммингов, жирных, как куропатки. Под землей. Рыжики не могли опомниться.

– Как ты догадалась?

Она отвечала:

Или летом, когда охотились на уток… Рыжики подплывали к добыче без единого звука. Только кончик носа торчал из воды. Ни всплеска, ни ряби. Однако девять уток из десяти улетали у них из-под носа. Блестка оставалась на берегу, распластавшись, как кошка, в желтой траве. Она ждала. Утки тяжело взлетали, хлопая крыльями по воде. Когда одна из них (всегда самая жирная) оказывалась над ней – хоп! Прыжок – есть!

– Как тебе это удается?

А во время миграций карибу – когда огромные стада растекаются, сколько хватает глаз, – они взбирались на самый высокий холм и Блестка говорила:

– Шестой справа от вон той скалы – больной.

(Волки едят только больных карибу. Принципиально.)

– Больной? Как ты можешь это знать?

И добавляла:

– Прислушайся: он плохо дышит.

Она ловила даже полярных зайцев. А это еще ни одному волку не удавалось.

Но наряду с этими подвигами она могла лопухнуться в самом простом деле. Хоть такой пример: она гналась за старым карибу, совершенно выдохшимся, как вдруг ее внимание привлекали летящие куропатки. Она поднимала глаза, запутывалась в собственных лапах, падала мордой оземь, и, когда на нее оглядывались, оказывалось, что она катается по земле, надрываясь от смеха, словно годовалый волчонок.

– Ты слишком много смеешься, – ворчал Голубой Волк, – это несерьезно.

– А ты слишком серьезный, это не смешно.

Голубому Волку такого рода ответы не казались забавными.

– Почему ты столько смеешься, Блестка?

Она переставала смеяться, смотрела ему прямо в глаза и отвечала:

– Потому что мне скучно.

И объясняла:

– В этом проклятом краю никогда ничего не случается, вечно одно и то же!

И повторяла:

– Мне скучно.

И, конечно, со скуки Блестке захотелось увидеть что-нибудь новое. Ей захотелось увидеть людей. Вблизи. Это случилось однажды ночью. Люди по-прежнему преследовали семью. Все та же команда охотников. Они стояли лагерем в травянистой лощине в трех часах ходу от логова. Блестка чуяла запах их костров. Даже слышала, как стреляют в огне сухие сучья.

«Пойду туда», – решила она.

«Успею вернуться до рассвета».

«Посмотрю хоть, в конце концов, на что они похожи».

«И вообще, раз они за мной…»

Ей казалось, что все это веские причины.

И она пошла.

Когда Голубой Волк проснулся в ту ночь (предчувствие), ее уже час как не было. Он тут же догадался. Ей удалось обмануть бдительность Серого Родича (это она тоже умела!) и удрать к людям.

«Я должен ее перехватить!»

Перехватить ее ему не удалось.

Когда он добрался до лагеря охотников, он увидел, что все люди на ногах и пляшут в свете костров вокруг сети, подвешенной к столбу на толстой веревке, которая крепко ее стягивает. Пойманная в сеть Блестка впустую щелкала зубами. Ее мех сверкал в темноте короткими золотыми вспышками. Обезумевшие собаки прыгали под сетью. Они лязгали зубами. Люди орали и плясали. Они были одеты в волчьи шкуры.

«Черное Пламя правду говорила», – подумал Голубой Волк. А потом: «Если я перекушу веревку, сеть упадет посреди собак и раскроется. Блестка слишком быстрая для них, удерем!»

Надо было перепрыгнуть костры. Не шутка для волка. Но это надо было сделать, и поскорее. Некогда бояться. «Неожиданность – это мой единственный шанс!»

Он уже был в раскаленном воздухе, над огнем, над людьми (в свете костров лица у них были очень красные), над сетью!

Он на лету перекусил веревку и крикнул:

– Беги, Блестка!

Люди и собаки еще смотрели вверх.

Блестка колебалась:

– Прости меня. Голубой Волк, прос…

И тут началась свалка. Голубой Волк отшвырнул двух собак прямо в костер.

– Беги, Блестка, беги!

– Нет! Я не хочу без тебя!

Но собак было слишком много.

– Уходи, оставляю семью на тебя!

Тогда Голубой Волк увидел, как Блестка взвилась в немыслимом прыжке. Потом услышал гром. Вокруг нее снег взлетал фонтанчиками.

Она исчезла в ночи.

Голубой Волк едва успел обрадоваться. Один из людей, огромный, как медведь, вырос перед ним, замахиваясь горящим поленом. Потом был удар. У Голубого Волка голова как будто взорвалась. И темнота. Темнота, кишащая искрами, в которую он падал, падал, кувыркаясь, и конца этому падению не было.

Вот. Когда волк очнулся, он открыл только один глаз. Его не убили. Мех его слишком пострадал в битве и не годился на продажу. Так что дальше был зоопарк. То есть зоопарки. За десять лет их было пять или шесть. Цементный пол и толевая крыша. Утоптанная земля и никакой крыши. Маленькие клетки с толстыми решетками. Вольеры, обнесенные сеткой. Мясо, которое бросают издали. Воскресные художники. Человеческие дети, которых пугают волком. Времена года, сменяющие друг друга.

Совсем один. Вокруг – какие-то незнакомые животные, тоже в клетках.

«Человек – он коллекционер».

Теперь он понимал, что имела в виду Черное Пламя.

Совсем один. Пока однажды в его вольеру не запустили волчицу.

Сначала Голубой Волк не слишком-то ей обрадовался. Он уже привык к одиночеству. Любому обществу он предпочитал свои воспоминания. Волчица забросала его вопросами:

– Как тебя зовут?

Она была серая, а морда почти белая.

– Ты откуда?

Лапы у нее тоже были белые.

– Тебя давно поймали?

«Похожа на полярную куропатку».

– Ну и ладно, – сказала волчица, – молчи, если тебе так больше нравится, но имей в виду: если ты мне задашь вопрос, я-то уж отвечу!

«Что-нибудь вроде этого могла бы сказать Блестка», – подумал Голубой Волк.

И он спросил:

– А ты откуда?

– С Севера.

– Север большой…

– Из Бесплодных Земель на Аляске.

У Голубого Волка перехватило дыхание. «Бесплодные Земли»? Именно так люди называли землю, где его поймали. Он явственно слышал, как стучит его сердце.

– Бесплодные Земли? А скажи-ка, ты там не знаешь…

– Я там всех знаю!

– Маленькую волчицу с золотым мехом знаешь?

– Блестку-то? Дочь Черного Пламени и Большого Волка? Знаю, а как же! Но, во-первых, никакая она не маленькая, она огромная. Больше самого крупного волка. И потом, мех у нее не золотой…

– Как это не золотой, что ты выдумываешь?

– Ничего не выдумываю, я правду говорю. У нее был золотой мех, это да. А теперь нет. Она погасла.

– Погасла?

– Вот именно. Однажды ночью она ушла с одним из своих братьев, никто так и не узнал куда, а утром вернулась одна. И ее мех погас. Больше не сверкал на солнце. Просто соломенно-желтый. Говорят, она носит траур по брату.

– Так и говорят?

– Про нее много чего говорят. И все это правда, я ее хорошо знаю. Говорят, что среди волков никогда не было охотника лучше нее, и это правда! Говорят, что ни ее, ни ее близких людям никогда не поймать, и это правда!

– А ты-то откуда знаешь? – спросил Голубой Волк, чувствуя, как в груди у него вздувается большущий пузырь гордости.

И Куропатка рассказала. Дело было летом. Три волчьих семьи собрались вокруг пруда, где утки так и кишели. В том числе семьи Блестки и Куропатки. Присмотрели себе добычу. Затаились. Как вдруг – «флоп, флоп, флоп» – в воздухе над ними захлопало, и они узнали этот звук. Вертолет! (Да, они теперь охотятся за нами с вертолетов!) И – бах! бах! – первые выстрелы. Всеобщая паника! Волки разбегались во все стороны, словно их разнесло ветром от винта. К счастью, стреляли охотники плохо. Это были любители, из тех, что охотятся для развлечения. И вот вертолет снижается, он все ближе и ближе. Трава под ним прилегала к земле. Но в траве-то как раз и затаилась Блестка, совершенно неразличимая, точно такого же цвета! И вдруг – прыжок! И пилота за ногу – хвать! Вертолет взмывает, совершает уморительный пируэт и – плюх! – прямо в пруд!

Куропатка кинулась тогда к Блестке: «Как тебе это удалось, Блестка, скажи, как?»

– И знаешь, что она ответила?

– Откуда ты знаешь?

– Ах да, дальше. Ну вот, вертолет, стало быть, в пруду, люди барахтаются среди уток (утки в бешенстве!), а волки расселись на берегу вокруг и смеются, и смеются… то есть ты не представляешь, как же мы смеялись! Не смеялась только Блестка.

– Не смеялась?

– Нет, она никогда не смеется.

Вот. После этого разговора Голубой Волк перестал чураться Куропатки. Она была веселая. Они делились воспоминаниями. Шли годы. На прошлой неделе Куропатка умерла. Вот мы и дошли до настоящего времени. До того самого дня, когда Голубой Волк сидит в своей пустой вольере. Сидит и смотрит на мальчика.

Смотрят оба, глаз в глаз. В тишине, за которую может сойти рокот города. Сколько же времени смотрят они вот так друг на друга, мальчик и волк? Мальчик много раз уже видел, как садится солнце в волчьем глазу. Не холодное солнце Аляски (у того свет бледный, и не поймешь, садится оно или встает…), нет, здешнее солнце, солнце зоопарка, которое исчезает каждый вечер, когда уходят посетители. Тогда в глазу волка наступает ночь. Сперва она смешивает краски, потом стирает картины. И наконец веко волка опускается на этот глаз и глаз гаснет. Волк по-прежнему сидит напротив мальчика, сидит очень прямо. Но он уже спит.

* * *

Тогда мальчик уходит из зоопарка, на цыпочках, как из спальни.

* * *

Но каждое утро, когда Черное Пламя, Серый Родич, рыжики, Блестка и Куропатка просыпаются в глазу волка, мальчик уже тут как тут – стоит перед вольерой, неподвижный, внимательный. Волк ему рад.

– Скоро ты будешь все про меня знать.

Теперь волк подбирает всякие крохи, самые мелкие свои воспоминания: все эти зверинцы, зоопарки, все встречавшиеся ему звери, пленники вроде него, такие грустные, все человеческие лица, на которые он якобы не смотрел, тоже не больно-то веселые, облака сменяющих друг друга времен года, последний лист, слетающий с его дерева, последний взгляд Куропатки, день, когда он решил больше не притрагиваться к мясу…

Пока не доходит до того момента, когда всплывает самое последнее воспоминание Голубого Волка.

– Да, последнее мое воспоминание – это ты.

– Как же ты меня раздражал поначалу!

Мальчик видит в этом совершенно круглом глазу себя, стоящего неподвижно, как мерзлое дерево.

– Я все думал, что тебе от меня надо? Волка, что ли, никогда не видел?

Дыхание мальчика затуманивает изнутри глаз волка.

– Я говорил себе: он первым устанет, у меня больше терпения, я ведь волк!

Но мальчик в волчьем глазу, судя по всему, не собирается никуда уходить.

– Знаешь, как я бесился!

В самом деле, зрачок волка сужается и вспыхивает, как пламя, вокруг изображения мальчика.

– А потом ты закрыл один глаз. Я был тронут, честное слово…

Теперь все спокойно. Тихо падает снег на волка и на мальчика. Последние хлопья уходящей зимы.

– Но ты-то? Ты ? Ты-то кто такой? А? Кто ты? И, прежде всего, как тебя зовут?

Глава 3. Глаз человека

Мальчика не в первый раз спрашивают, как его зовут. Другие дети поначалу…

– Эй, ты что, новенький?

– Ты откуда?

– Отец у тебя кто?

– Тебе сколько лет?

– Ты в каком классе?

– В «Бельведер» играть умеешь?

Обычные детские вопросы.

Но самым частым был именно тот, который сейчас мысленно задал волк:

– Как тебя зовут?

И никто никогда не понимал ответа:

– Меня зовут Африка.

– Африка? Это же не человеческое имя, это название континента!

И смеялись.

– И все же меня так зовут: Африка.

– Кроме шуток?

– Ты что, смеешься?

– Дурить нас вздумал?

Мальчик вооружался специально отработанным взглядом и спокойно спрашивал:

– Я похож на шутника?

На шутника он был не похож.

– Ну извини, мы ведь так…

– Мы не хотели…

– Мы просто…

Мальчик поднимал руку и улыбался в знак того, что извинения приняты.

– Ну вот, меня зовут Африка, это мое имя. А фамилия моя – Н"Биа. Меня зовут Африка Н"Биа.

* * *

Но мальчик прекрасно знает, что одно имя без истории ничего не говорит. Это все равно что волк в зоопарке: всего-навсего зверь, один из многих, если не знаешь историю его жизни.

– Хорошо, Голубой Волк, я расскажу тебе свою историю.

И вот глаз мальчика в свою очередь преображается. Как будто гаснет свет. Или как будто это тоннель, ведущий куда-то под землю. Ну да, тоннель, в который Голубой Волк углубляется, как в лисью нору. Чем глубже он забирается, тем меньше видит. Скоро не останется ни проблеска света. Голубой Волк не может разглядеть даже собственных лап. Сколько времени он так вот погружается в глаз мальчика? Трудно сказать. Сколько-то минут, которые кажутся годами. До тех пор пока из этой темноты не доносится голосок:

Страшная ночь. Безлунная ночь Африки. Как будто на земле никогда не светило солнце. И при этом адский шум! Крики ужаса, топот копыт, со всех сторон вспышки молний и следом гром, как в ту ночь, когда Голубой Волк попал в плен! А вскоре и треск пламени. Красные отсветы и черные тени на стенах. Война или что-то в этом роде. Кругом пожар, дома рушатся…

– Тоа! Тоа!

– Тоа Торговец, послушай, пожалуйста!

– Нашла время для болтовни!

– Не для болтовни, Тоа, речь идет о ребенке. Возьми этого ребенка и увези подальше! У него нет больше матери.

Она протягивает ему сверток.

– На что мне такой маленький ребенок? Только воду на него тратить!

Из ближайшего окна вдруг вырываются языки пламени. Тоа чувствует, как ему опаляет усы.

– Ох, эта Африка! Проклятая Африка!

– Прошу тебя, Тоа, спаси ребенка! Он вырастет и будет рассказывать истории, и люди будут слушать и грезить наяву!

– Мне грезить некогда, мне хватает мороки с этим безмозглым верблюдом, который грезит с утра до вечера!

Верблюд, который спокойно шествует сквозь этот ад, словно перед ним оазис, останавливается как вкопанный.

– Тоа, – кричит женщина, – я дам тебе денег!

– Нет и нет! Ну, ты идешь, что ли?

– Много денег, Тоа, много-много!

– Проклятый верблюд, всякий раз как назовешь его безмозглым, встает и ни с места. Сколько?

– Все, что у меня есть.

– Все до гроша!

День занимается над совсем другим пейзажем. Голубой Волк не верит своему глазу.

Ни деревца, ни скалы, ни травинки. Только снег. Только синее небо. Огромные снежные холмы, сколько хватает глаз. Странный снег, желтый, он хрустит и скрипит под ногами и оползает пластами, как снег Аляски. А прямо посреди неба – белое солнце: оно слепит глаза, от него обливается потом Тоа Торговец.

– Проклятая пустыня! Проклятый песок! Когда же это кончится?

Тоа шагает, сгибаясь пополам. Он тянет за повод верблюда, ругаясь сквозь зубы:

– Ох уж эта мне Африка! Проклятая Африка!

Верблюд его не слушает. Он грезит на ходу. Это не просто верблюд, это дромадер. У него один горб. И чего только Тоа не навьючил на этот горб! Кастрюли, тазы, кофейные мельницы, обувь, керосиновые лампы, соломенные табуреты, прямо-таки ходячая лавка, которая бренчит и дребезжит в такт покачиванию горба. А сверху, на самой макушке этой груды, держась очень прямо, закутанный в бедуинский бурнус из черной шерсти, сидит мальчик. И смотрит вдаль.

Голубой Волк не зря боялся. С той страшной ночи прошло несколько лет. И много раз за эти годы Тоа Торговец пытался бросить мальчика. Проделывает он это каждый раз одинаково. В какое-нибудь утро, проснувшись в особенно скверном настроении (плохо идет торговля, колодец пересох, ночь выдалась слишком холодная – причина всегда найдется…), он потихоньку встает, бесшумно сворачивает свой шатер из бурого войлока и шепчет на ухо дремлющему дромадеру:

– А ну вставай, верблюд, пошли.

Мальчик притворяется спящим. Он знает, что будет дальше.

– Ну, ты идешь или нет?

Тоа Торговец изо всех сил тянет за повод дромадера, который смотрит на него, жуя сухую колючку.

– Встанешь ты наконец?

Нет. Дромадер лежит, подогнув под себя ноги, и ни с места.

– Вот этого захотел?

Но стоит дромадеру приподнять губу и показать свои широкие зубы, плоские и желтые, – и палка опускается.

– Без мальчика не пойду.

Вот что говорят молчание дромадера, и его неподвижность, и спокойный взгляд.

Тогда Тоа идет будить мальчика:

– Ну, ты, вставай! И так сколько времени из-за тебя потерял. Влезай наверх и сиди смирно.

Дело в том, что дромадер не соглашается везти никого другого. Мальчик на горбу, а Тоа Торговец внизу, на своих двоих по раскаленному песку.

– Привет, блошонок, выспался?

– Как Африка! А ты, Кастрюлик, хорошо провел ночь?

(«Кастрюлик» – это ласковое прозвище, которое мальчик дал дромадеру.)

– Да, вполне; видел интересный сон.

– Ну что, тронулись?

– Тронулись.

Кастрюлик распрямляет ноги и воздвигается в оранжевое небо. Восходит солнце. Тоа Торговец ругается, плюется и проклинает Африку. Дромадер и мальчик смеются. Они давно уже научились смеяться про себя . Со стороны посмотреть – и тот и другой невозмутимы и серьезны, как барханы.

Вот так начиналась его жизнь. Во всей Африке Тоа Торговец не мог бы найти мальчика, способного навьючить и развьючить дромадера быстрее, чем он. Или красивее разложить товар перед шатрами бедуинов, или лучше понимать верблюдов, а главное, рассказывать такие прекрасные истории вечером у костра, когда Сахара становится холодной, как ледяная пустыня, и людям бывает особенно одиноко.

– Хорошо рассказывает, а?

– Правда, хорошо рассказывает?

– Да, вот уж рассказывает так рассказывает!

– Эй, Тоа, как ты его зовешь, этого мальчика?

– Некогда мне придумывать ему имя: я работаю!

Кочевники не любили Тоа Торговца.

– Тоа, этот мальчик, он слишком хорош для тебя.

Они усаживали мальчика поближе к огню, угощали его горячим чаем, финиками, кислым молоком (они считали, что он слишком худой), а потом говорили:

– Рассказывай.

Тогда мальчик рассказывал им истории, которые рождались у него в голове там, наверху, на горбу Кастрюлика. А еще он пересказывал им сны дромадера, который грезил всю ночь напролет, а иногда и на ходу, шествуя под палящим солнцем. Все эти истории были про Желтую Африку, Сахару, про Африку песка, солнца, одиночества, скорпионов и безмолвия. И когда караван снова двигался в путь под раскаленным небом, те, кто слушал истории мальчика, видели с высоты своих верблюдов иную Африку. Песок в ней был ласковым, солнце было фонтаном, и они не были одиноки: голосок мальчика сопровождал их в пустыне.

Отзывы о книге:

Достоинства: Замечательная книга. Особенно понравится тем, кто считает, что детская литература не должна состоять только из мимишных персонажей и сюсюканья, позабыв совсем, что мир устроен сложнее. Трогательный рассказ о взаимоотношениях животных и людей, о преданности и дружбе. Недостатки: Нет

Алексей М. 0

Достоинства: Красивая и мудрая история ДРУЖБЫ Комментарий: Так понравилась "Собака Пёс", что решили прочитать еще одну книгу Даниэля Пеннака. Это, конечно, совсем другая история, но тоже хороша. Трогательная сказка про дружбу матерого, да еще и одноглазого волка, томящегося в зоопарке, и мальчика, который умеет и говорить, и слушать. В общем, "Ах, было б только с кем поговорить!"

Варламов Андрей 0

Холмова Галина 0

Одноглазый волк людей не любит - У него на это есть причины.. С ним жестоко поступили люди, И на них поэтому рычит он! Он не хочет быть для тех насмешкой, Кто стоит сейчас перед вольерой. Стала адом жизнь его кромешным, Зоопарк - единственной карьерой.. Знаковая встреча с Куропаткой Впечатлила волка, даже слишком. Но теперь другая есть загадка: "Что же нужно от него мальчишке?" Но рассказы Африки послушав, Кто-то засмеется иль заплачет, А потом свою раскроет душу, Чтоб на мир взглянуть совсем иначе! И добьется Африка успеха, Верить в лучшее заставит ловко, Знает: волк с глазами человека Лучше человека с глазом волка!

Ломакина Полина 0

Несмотря на то, что книга ориентирована для детей среднего школьного возраста, настоятельно советую ее прочитать любому взявшему ее в руки. «Глаз волка» не оставит равнодушным ни одного. Лично меня это произведение покорило своей искренностью и глубиной. Дэниель Пеннак сумел описать простыми словами удивительные вещи, которые не так просто объяснить ребенку. Это, в первую очередь, замечательная история двух друзей, каждый из которых рассказывает другому о своей жизни. Тепло, привлекательно, немного светлой грусти, ничего лишнего. Все отлично дополняет друг друга. Рекомендую!

Йадрёный Вепрь Борисович 0

Даниэль Пеннак

Даниэль Пеннак
Daniel Pennac
Имя при рождении:	Daniel Pennaccioni
Псевдонимы:
Дата рождения:
Место рождения:
Гражданство:
Род деятельности:	новеллист, эссеист
Годы творчества:	1982 - наст.вр.
Жанр:	"черный" детектив, юмористическая проза, книги для детей
Премии:	Prix Renaudot