Название германских племен территория их расселения. Древние германцы

Германские условия мира 1 января 1918 г. пришла очередь российской делегации выслушать требования Германии и ее союзников. Они были жесткими. Никаких референдумов на захваченных ими территориях не допускалось. Считалось, что населяющие их народности уже выразили свои

Введение

В этой работе мы затронем очень интересную и в то же время не достаточно исследованную тему, как общественный строй и экономическое развитие древних германцев. Эта группа народов интересна нам по многим причинам, главными из которых будут культурное развитие и воинственность; первое интересовало древних авторов и до сих пор влечёт к себе как профессиональных исследователей, так и обычный обывателей интересующейся европейской цивилизацией, второе же интересно нам с точки зрения того духа и стремления к воинственности и свободе, которое было присуще германцам тогда и потерянное поныне.

В ту далёкую пору германцы держали в страхе всю Европу, и поэтому многих исследователей и путешественников интересовали эти племена. Одних привлекали культура, образ жизни, мифология и быт этих древних племён. Другие же смотрели в их сторону исключительно с корыстной точки зрения-либо как на врагов, либо на средство наживы. Но всё же, как в дальнейшем будет известно из этой работы, влекло второе.

Интерес римского общества к жизни народов, населявших пограничные с империей земли, в частности к германцам, был связан с постоянными войнами, которые вёл император: в I веке до н.э. римлянам удалось поставить под свою номинальную зависимость германцев, живших к востоку от Рейна (вплоть до Везера), но в результате восстания херусков и других германских племён, уничтоживших три римских легиона в битве в Тевтобургском лесу, границей между римскими владениями и владениями германцев стали Рейн и Дунай. Расширение римских владений до Рейна и Дуная временно остановило дальнейшее распространение германцев на юг и запад. При Домициане в 83 г. н.э. были завоёваны левобережные области Рейна, Декуматские поля.

Начиная работу нам следует углубиться в историю самого появления в этой местности германских племён. Ведь на той территории, которую считают исконно германской, жили и другие группы народов: это были славяне, финно-угры, балты, лапландцы, тюрки; а уж проходило через эту местность ещё большее количество народов.

Заселение севера Европы индоевропейскими племенами происходило приблизительно за 3000-2500 лет до н.э., как об этом позволяют судить данные археологии. До этого побережья Северного и Балтийского морей были заселена племенами, по-видимому, иной этнической группы. От смешения с ними индревропейских пришельцев и произошли племена, давшие начало германцам. Их язык, обособившийся от других индоевропейских языков, явился германским языком - основой, из которого в процессе последующего дробления возникли новые племенные языки германцев.

О доисторическом периоде существования германских племен можно судить лишь по данным археологии и этнографии, а также по некоторым заимствованиям в языках тех племен, которые в древности кочевали по соседству с ними - финнов, лапландцев.

Германцы обитали на севере центральной Европы между Эльбой и Одером и на юге Скандинавии, включая и полуостров Ютландию. Данные археологии позволяют предполагать, что эти территории были заселены германскими племенами с начала неолита, то есть с третьего тысячелетия до н.э.

Первые сведения о древних германцах встречаются в трудах греческих и римских авторов. Самое раннее упоминание о них было сделано купцом Пифеем из Массилии (Марсель), жившим во второй половине IV в. до н.э. Пифей путешествовал морем вдоль западного побережья Европы, затем по южному побережью Северного моря. Он упоминает племена гуттонов и тевтонов, с которыми ему пришлось встречаться во время его плавания. Описание путешествия Пифея до нас не дошло, но им пользовались более поздние историки и географы, греческие авторы Полибий, Посидоний (II в. до н.э.), римский историк Тит Ливий (I в. до н.э. - нач. I в. н.э.). Они приводят извлечения из сочинений Пифея, а также упоминают о набегах германских племен на эллинистические государства юго-восточной Европы и на южную Галлию и северную Италию в конце II в. до н.э.

С первых веков новой эры сведения о германцах становятся несколько более подробными. Греческий историк Страбон (умер в 20 г. до н.э.) пишет о том, что германцы (свевы) кочуют в лесах, строят хижины и занимаются скотоводством. Греческий писатель Плутарх (46 - 127 гг. н.э.) описывает германцев как диких кочевников, которым чужды всякие мирные занятия, такие, как земледелие и скотоводство; их единственное занятие - войны.

К концу II в. до н.э. германские племена кимвров появляются у северо-восточных окраин Аппенинского полуострова. По описаниям античных авторов, это были рослые, светловолосые, сильные люди, часто одетые в шкуры или кожи животных, с дощатыми щитами, вооруженные обожженными кольями и стрелами с каменными наконечниками. Они разбили римские войска и после этого двинулись на запад, соединившись с тевтонами. На протяжении нескольких лет они одерживали победы над римскими армиями, пока их не разгромил римский полководец Марий (102 - 101 гг. до н.э.).

В дальнейшем германцы не прекращают набегов на Рим и все больше и больше угрожают Римской империи.

В более позднее время, когда в середине I в. до н.э. Юлий Цезарь (100 - 44 гг. до н.э.) столкнулся в Галлии в германскими племенами, они обитали на большом пространстве центральной Европы; на западе территория, занимаемая германскими племенами, доходила до Рейна, на юге - до Дуная, на востоке - до Вислы, а на севере - до Северного и Балтийского морей, захватывая и южную часть Скандинавского полуострова. В своих «Записках о галльской войне» Цезарь более подробно, чем его предшественники, описывает германцев. Он пишет об общественном строе, хозяйственном укладе и быте древних германцев, а также излагает ход военных событий и столкновений с отдельными германскими племенами. Также он упоминает и то, что германские племена храбростью стоят выше галлов. Будучи наместником Галлии в 58 - 51 гг., Цезарь совершил оттуда две экспедиции против германцев, которые пытались захватить области на левом берегу Рейна. Одна экспедиция была организована им против свевов, которые перешли на левый берег Рейна. В сражении со свевами римляне одержали победу; Ариовист, вождь свевов, спасся бегством, переправившись на правый берег Рейна. В результате другой экспедиции Цезарь изгнал германские племена узипетов и тенктеров с севера Галлии. Рассказывая о столкновениях с германскими отрядами по время этих экспедиций, Цезарь подробно описывает их военную тактику, способы нападения и обороны. Германцы строились для наступления фалангами, по племенам. Они пользовались прикрытием леса для внезапности нападения. Основной способ защиты от врагов состоял в отгораживании лесными массивами. Этот естественный способ знали не только германцы, но и другие племена, жившие в лесистых местностях.

Надежным источником сведений о древних германцах являются сочинения Плиния Старшего (23 - 79 гг.). Плиний провел много лет в римских провинциях Нижняя и Верхняя Германия, будучи на военной службе. В своей «Естественной истории» и в других трудах, дошедших до нас далеко не полностью, Плиний описал не только военные действия, но и физико-географические особенности большой территории, занятой германскими племенами, перечислил и первый дал классификацию германских племен, исходя, в основном, из собственного опыта.

Наиболее полные сведения о древних германцах дает Корнелий Тацит (ок. 55 - ок. 120 гг.). В своем труде «Германия» он повествует об образе жизни, быте, обычаях и верованиях германцев; в «Историях» и «Анналах» он излагает подробности римско-германских военных столкновений. Тацит был одним из крупнейших римских историков. Сам он никогда не бывал в Германии и пользовался сведениями, которые он мог как римский сенатор получать от полководцев, из тайных и официальных донесений, от путешественников и участников военных походов; он широко использовал также сведения о германцах в трудах своих предшественников и, в первую очередь, в сочинениях Плиния Старшего.

Эпоха Тацита, как и последующие века, заполнена военными столкновениями римлян с германцами. Многочисленные попытки римских полководцев покорить германцев терпели неудачи. Чтобы воспрепятствовать их продвижению на территории, отвоеванные римлянами у кельтов, император Адриан (правивший в 117 - 138 гг.) возводит мощные оборонительные сооружения по Рейну и верхнему течению Дуная, на границе между римскими и германскими владениями. Многочисленные военные лагеря-поселения становятся опорными пунктами римлян на этой территории; впоследствии на их месте возникли города, в современных названиях которых хранятся отголоски их прежней истории.

Во второй половине II в., после непродолжительного затишья, германцы вновь активизируют наступательные действия. В 167 г. маркоманны в союзе с другими германскими племенами прорывают укрепления на Дунае и занимают римскую территорию на севере Италии. Лишь в 180 г. римлянам удается оттеснить их вновь на северный берег Дуная. До начала III в. между германцами и римлянами устанавливаются относительно мирные отношения, которые способствовали значительным изменениям в экономической и общественной жизни германцев.

1. Общественный строй и материальная культура древних германцев

В этой части нашего исследования мы разберёмся с общественным строем древних германцев. Это, пожалуй, наиболее сложная проблема в нашей работе, так как в отличие, например, от военного дела, о котором можно судить «со стороны», разобраться в общественном строе возможно исключительно влившись в это общество, либо быть частью его либо близко соприкоснувшись с ним. Но понять общество, взаимоотношения в нём невозможно без представлений о материальной культуре.

Германцы, подобно галлам, не знали политического единства. Они распадались на племена, из которых каждое занимало в среднем область с площадью, равной приблизительно 100 кв. милям. Пограничные части области не были населены из опасения неприятельского нашествия. Поэтому можно было даже из самых отдаленных поселков достигнуть расположенного в центре области места народного собрания в течение однодневного перехода.

Так как очень большая часть страны была покрыта лесами и болотами и поэтому жители ее лишь в очень незначительной степени занимались земледелием, питаясь главным образом молоком, сыром и мясом, то средняя плотность населения не могла превышать 250 человек на 1 кв. милю. Таким образом, племя насчитывало приблизительно 25000 человек, причем более значительные племена могли достигать 35000 или даже 40000 человек. Это дает 6000-10000 мужчин, т.е. столько, сколько в самом крайнем случае, учитывая 1000-2000 отсутствующих, может охватить человеческий голос и сколько может образовать целостное и способное обсуждать вопросы народное собрание. Это всеобщее народное собрание обладало высшей суверенной властью.

Племена распадались на роды, или сотни. Эти объединения называются родами, так как они были образованы не произвольно, а объединяли людей по естественному признаку кровной связи и единства происхождения. Городов, в которые могла бы отливать часть прироста населения, образовывая там новые связи, еще не было. Каждый оставался в том союзе, внутри которого он родился. Роды назывались также сотнями, ибо в каждом из них насчитывалось около 100 семей или воинов. Впрочем, эта цифра на практике часто бывала больше, так как германцы употребляли слово «сто, сотня» в смысле вообще большого округленного числа. Цифровое, количественное наименование сохранялось наряду с патриархальным, так как фактическое родство между членами рода было очень далеким. Роды не могли возникнуть в результате того, что первоначально жившие по соседству семьи в течение столетий образовали крупные роды. Скорее следует считать, что слишком разросшиеся роды должны были разделиться на несколько частей для того, чтобы прокормиться на том месте, где они жили. Таким образом, определенный размер, определенная величина, определенное количество, равное приблизительно 100, являлись образующим элементом объединения наряду с происхождением. И то и другое давало свое название этому союзу. Род и сотня тождественны.

Что же мы можем сказать о такой немаловажной части общественной жизни и материальной культуры, как жилище и быт древних германцев. В своём очерке о германцах Тацит постоянно сравнивает их быт и обычаи с римскими. Не стало исключением и описание поселений германцев: «Хорошо известно, что народы Германии не живут в городах и даже не терпят, чтобы их жилища примыкали вплотную друг к другу. Селятся же германцы каждый отдельно и сам по себе, где кому приглянулись родник, поляна или дубрава. Свои деревни они размещают не так, как мы, и не скучивают теснящиеся и лепящиеся одно к другому строения, но каждый оставляет вокруг своего дома обширный участок, то ли, чтобы обезопасить себя от пожара, если загорится сосед, то ли из-за неумения строиться»Можно сделать вывод, что германцы не создавали даже поселений городского типа, не говоря уже о городах в римском или современном понимании этого слова. Судя по всему, германские поселения того периода представляли собой деревни хуторного типа, для которых как раз характерно достаточно большое расстояние между строениями и участок земли рядом с домом.

Члены рода, являвшиеся в то же время соседями по деревне, образовывали во время войны одну общую группу, одну орду. Поэтому еще теперь на севере называют военный корпус «thorp», а в Швейцарии говорят «деревня» - вместо «отряд», «dorfen» - вместо «созывать собрание», да и теперешнее немецкое слово «войско», «отряд» (Truppe) происходит от этого же самого корня. Перенесенное франками к романским народам, а от них вернувшееся в Германию, оно до сих пор хранит воспоминание об общественном строе наших предков, уходящем в такие древние времена, о которых не свидетельствует ни один письменный источник. Орда, которая шла вместе на войну и которая вместе селилась, была одной и той же ордой. Поэтому из одного и того же слова образовались названия поселения, деревни и солдат, войсковой части.

Таким образом, древнегерманская община является: деревней - по типу поселения, округом - по месту расселения, сотней - по своим размерам и родом - по своим внутренним связям. Земля и недра не составляют частной собственности, а принадлежат совокупности этой строго замкнутой общины. Согласно более позднему выражению, она образует областное товарищество.

Во главе каждой общины стоял избираемый чиновник, который носил название «альдерман» (старейшина), или «хунно», подобно тому как община называлась либо «родом», либо «сотней».

Альдерманы, или хунни, являются начальниками и руководителями общин во время мира и предводителями мужчин во время войны. Но они живут с народом и в народе. В социальном отношении они такие же свободные члены общины, как и все другие. Их авторитет не настолько высок, чтобы сохранить мир при крупных распрях или тяжелых преступлениях. Их положение не настолько высоко, а их кругозор не настолько широк, чтобы руководить политикой. В каждом племени были один или несколько благородных родов, стоявших высоко над свободными членами общины, которые, возвышаясь над массой населения, образовывали особое сословие и вели свое происхождение от богов. Из их среды общее народное собрание выбирало нескольких «князей», «первейших», «principes», которые должны были ездить по округам («по деревням и селам»), чтобы творить суд, вести переговоры с иноземными государствами, совместно обсуждать общественные дела, привлекая к этому обсуждению также и хунни, для того чтобы затем вносить свои предложения на народных собраниях. Во время войны один из этих князей в качестве герцога облекался верховным командованием.

В княжеских родах, - благодаря их участию в военной добыче, дани, подаркам, военнопленным, которые им отбывали барщину, и выгодным бракам с богатыми семьями, - сосредоточились крупные, с точки зрения германцев, богатства6. Эти богатства дали возможность князьям окружить себя свитой, состоящей из свободных людей, храбрейших воинов, которые поклялись в верности своему господину на жизнь и на смерть и которые жили вместе с ним в качестве его сотрапезников, обеспечивая ему «во время мира пышность, а во время войны защиту». И там, где выступал князь, там его свита усиливала авторитетность и значение его слов.

Конечно, не было такого закона, который категорически и положительно требовал бы, чтобы в князья выбирался лишь отпрыск одного из благородных семейств. Но фактически эти семьи настолько отдалились от массы населения, что не так-то легко было человеку из народа перешагнуть эту черту и вступить в круг благородных семейств. И с какой стати община выбрала бы в князья человека из толпы, который ничем не возвышался бы над всяким другим? Все же нередко случалось, что те хунни, в семьях которых в течение нескольких поколений эта должность сохранялась и которые благодаря этому достигли особого почета, а также и благосостояния, вступали в круг князей. Именно так шел процесс образования княжеских семейств. И то естественное преимущество, которое имели при выборах чиновников сыновья отличившихся отцов, постепенно создало привычку выбирать на место умершего - при условии соответствующей квалификации - его сына. А преимущества, связанные с положением, настолько возвышали такую семью над общим уровнем массы, что остальным становилось все труднее и труднее с нею конкурировать. Если мы теперь в общественной жизни ощущаем более слабое действие этого социально-психологического процесса, то это объясняется тем, что другие силы оказывают значительное противодействие такому естественному образованию сословий. Но нет никакого сомнения в том, что в древней Германии из первоначально выбираемого чиновничества постепенно образовалось наследственное сословие. В покоренной Британии из древних князей появились короли, а из эльдерменов - эрли (графы). Но в ту эпоху, о которой мы сейчас говорим, этот процесс еще не закончился. Хотя княжеское сословие уже отделилось от массы населения, образовав класс, хунни все еще принадлежат к массе населения и вообще на континенте не обособились еще в качестве отдельного сословия.

Собрание германских князей и хунни называлось римлянами сенатом германских племен. Сыновья самых благородных семей облекались уже в ранней молодости княжеским достоинством и привлекались к совещаниям сената. В остальных случаях свита была школой для тех из юношей, которые пытались вырваться из круга свободных членов общины, стремясь к более высокому положению.

Правление князей переходит в королевскую власть, когда имеется налицо лишь один князь или когда один из них отстраняет или покоряет других. Основа и сущность государственного строя от этого еще не изменяются, так как высшей и решающей инстанцией все еще, как прежде, остается общее собрание воинов. Княжеская и королевская власть еще принципиально так мало друг от друга отличаются, что римляне иногда применяют титул короля даже там, где имеются налицо даже не один, а два князя. И королевская власть, так же как и княжеская, не передается по одному лишь наследству от одного ее носителя к другому, но народ облекает этим достоинством имеющего наибольшие на это права посредством выборов иди называя его имя криками. Физически или умственно неспособный для этого дела наследник мог быть и был бы при этом обойденным. Но хотя, таким образом, королевская и княжеская власть прежде всего отличались друг от друга лишь в количественном отношении, все же, конечно, имело громадное значение то обстоятельство, находилось ли начальство и руководство в руках одного или нескольких. И в этом, несомненно, скрывалось очень большое различие. При наличии королевской власти была совершенно устранена возможность противоречия, возможность предлагать народному собранию различные планы и делать различные предложения. Суверенная власть народного собрания все больше и больше превращается в одни лишь восклицания. Но это одобрение восклицанием остается необходимым и для короля. Германец сохранил и при короле гордость и дух независимости свободного человека. «Они были королями, - говорит Тацит, - насколько вообще германцы позволяли собою править».

Связь между округом-общиной и государством была довольно свободной. Могло случиться, что округ, меняя место своего поселения и перемещаясь все дальше и дальше, мог постепенно отделиться от того государства, к которому он ранее принадлежал. Посещение общих народных собраний становилось все более и более затруднительным и редким. Интересы уже изменились. Округ находился лишь в своего рода союзных отношениях с государством и образовал со временем, когда род количественно возрастал, свое особое государство. Прежняя семья хунно превращалась в княжескую семью. Или же случалось так, что при распределении между различными князьями судебных округов князья организовывали свои округа в качестве отдельных единиц, которые они крепко держали в своих руках, постепенно образуя королевство, и затем отделялись от государства. На это нет прямых указаний в источниках, но это отражается в неопределенности сохранившейся терминологии. Херуски и хатты, которые я вляются племенами в смысле государства, владеют настолько широкими территориями, что мы скорее должны видеть в них союз государств. Относительно многих племенных названий можно сомневаться, не являются ли они простыми названиями округов. И опять слово «округ» (pagus) может применяться часто не к сотне, но к княжескому округу, который охватывал несколько сотен. Наиболее крепкие внутренние связи находим мы в сотне, в роде, который вел внутри себя полукоммунистический образ жизни и который не так легко распадался под влиянием внутренних или внешних причин.

Далее нам следует обратится к вопросу о плотности населения Германии. Эта задача очень сложна, так как не было определённых исследований и уж тем более статистических данных на счёт этого. Но тем не менее попытаемся разобраться в этом вопросе.

Мы должны отдать долг справедливости прекрасной наблюдательности знаменитых писателей древности, отвергая, однако, их вывод о значительной плотности населения и о наличии больших народных масс, о которых так любят рассказывать римляне.

Мы достаточно хорошо знаем географию древней Германии для того, чтобы довольно точно установить, что на пространстве между Рейном, Северным морем, Эльбой и линией, проведенной от Майна у Ханау до впадения Зааля в Эльбу, жили приблизительно 23 племени, а именно: два племени фризов, канинефаты, батавы, хамавы, амсивары, ангривары, тубанты, два племени хавков, усипеты, тенхтеры, два племени бруктеров, марсы, хасуарии, дульгибины, лангобарды, херуски, хатты, хаттуарии, иннерионы, интверги, калуконы. Вся эта область занимает около 2300 км2, так что в среднем на каждое племя приходилось приблизительно около 100 км2. Верховная власть у каждого из этих племен принадлежала общему народному собранию или собранию воинов. Так было и в Афинах, и в Риме, однако, промышленное население этих культурных государств лишь в очень незначительной своей части посещало народные собрания. Что же касается германцев, то мы действительно можем признать, что очень часто почти все воины бывали на собрании. Именно поэтому государства были сравнительно небольшими, так как при более чем однодневном расстоянии самых дальних деревень от центрального пункта подлинные всеобщие собрания стали бы уже невозможными. Этому требованию соответствует площадь, равная приблизительно 100 кв. милям. Равным образом вести более или менее в порядке собрание можно лишь при максимальном количестве в 6000-8000 человек. Если эта цифра была максимальной, то средней цифрой была цифра немного более 5000, что дает 25.000 человек на племя, или 250 на 1 кв. милю (4-5 на 1 км2). Следует отметить, что это является прежде всего максимальной цифрой, верхней границей. Но сильно понижать эту цифру нельзя из других соображений - из соображений военного характера. Военная деятельность древних германцев против мировой римской державы и ее испытанных в боях легионов была настолько значительной, что она заставляет предполагать определенное количество населения. А цифра в 5000 воинов на каждое племя кажется по сравнению с этой деятельностью настолько незначительной, что, пожалуй, никто не будет склонен эту цифру еще уменьшить.

Таким образом, - несмотря на полное отсутствие положительных сведений, которые мы могли бы использовать, - мы все же находимся в состоянии с достаточной уверенностью установить положительные цифры. Условия настолько просты, а хозяйственные, военные, географические и политические факторы настолько тесно между собой переплетены, что мы теперь, пользуясь твердо установленными методами научного исследования, можем восполнить пробелы в дошедших до нас сведениях и лучше определить численность германцев, чем римляне, которые их имели перед своими глазами и ежедневно с ними общались.

Далее мы обратимся к вопросу о верховной власти у германцев. То, что германские должностные лица распадались на две различные группы, вытекает как из природы вещей, политической организации и расчленения племени, так и непосредственно из прямых указаний источников.

Цезарь рассказывает, что к нему пришли «князья и старейшие» усипетов и тенхтеров. Говоря об убиях, он упоминает не только об их князьях, но и об их сенате и рассказывает о том, что сенат нервиев, которые хотя и не были германцами, однако, по своему общественному и государственному строю были к ним очень близки, состоял из 600 членов. Хотя мы здесь и имеем несколько преувеличенную цифру, все же ясно, что римляне могли применить название «сенат» лишь к довольно большому совещательному собранию. Это не могло быть собранием одних лишь князей, это было более широким собранием. Следовательно, у германцев был помимо князей еще другой вид органов общественной власти.

Говоря о землепользовании германцев, Цезарь не только упоминает о князьях, но указывает также на то, что «должностные лица и князья» распределяли пашни. Прибавку «должностью лица» нельзя считать простым плеоназмом: такому пониманию противоречил бы сжатый стиль Цезаря. Было бы очень странно, если бы Цезарь ради одного лишь многословия прибавлял дополнительные слова именно к совсем простому по своему смыслу понятию «князья».

Эти две категории должностных лиц выступают у Тацита не так ясно, как у Цезаря. Как раз в отношении понятия «сотни» Тацит допустил роковую ошибку, которая доставила ученым впоследствии много хлопот. Но и из Тацита мы все же можем извлечь с уверенностью тот же факт. Если бы у германцев была лишь одна категория должностных лиц, то эта категория должна была бы во всяком случае быть весьма многочисленной. Но мы постоянно читаем о том, что в каждом племени отдельные семьи настолько возвышались над массой населения, что другие не могли с ними сравниться, и что эти отдельные семьи определенно называются «королевским родом». Современные ученые единогласно установили, что у древних германцев не было мелкого дворянства. Дворянство (nobilitas), о котором постоянно идет речь, было княжеским дворянством. Эти семьи возводили свой род к богам, а «царей из дворянства брали». Херуски выпрашивают себе у императора Клавдия племянника Арминия как единственного члена царского рода, оставшегося в живых. В северных государствах не было никакого другого дворянства, помимо царских родов.

Такая резкая дифференциация между дворянскими родами и народом была бы невозможной, если бы на каждую сотню приходился дворянский род. Для объяснения этого факта, однако, недостаточно признать, что среди этих многочисленных семей вождей некоторые достигли особого почета. Если бы все дело сводилось лишь к такому различию в ранге, то на место вымерших семей, несомненно, выдвинулись бы другие семьи. И тогда название «королевский род» присваивалось бы не только немногим родам, а, наоборот, число их было бы уже не столь малым. Конечно, различие не было абсолютным, и здесь не было непроходимой пропасти. Старая хунно-семья могла порой проникнуть в среду князей. Но все же это различие было не только ранговое, но и чисто специфическое: княжеские семьи образовывали дворянство, в котором значение должности сильно отступало на задний план, а хунни принадлежали к свободным членам общины, причем их звание в значительной степени зависело от должности, которая все же могла приобретать в некоторой степени наследственный характер. Итак, то, что Тацит рассказывает о германских княжеских семьях, указывает, что их число было весьма ограничено, а ограниченность этого числа в свою очередь указывает на то, что ниже князей находился еще разряд низших должностных лиц.

И с военной точки зрения было небходимо, чтобы крупная воинская часть распадалась на более мелкие подразделения, с числом людей не свыше 200-300 человек, которые должны были находиться под начальством особых командиров. Германский контингент, состоявший из 5000 воинов, должен был иметь по крайней мере 20, а, может быть, даже и 50 низших командиров. Совершенно невозможно, чтобы число князей (principes) было столь велико.

К тому же заключению приводит изучение хозяйственной жизни. В каждой деревне обязательно должен был быть свой собственный староста. Это вызывалось потребностями аграрного коммунизма и теми многообразными мероприятиями, которые были необходимы для выгона и охраны стад. Общественная жизнь деревни каждое мгновение требовала наличия распорядителя и не могла ждать прибытия и приказов князя, жившего на расстоянии нескольких миль. Хотя мы должны признать, что деревни были довольно обширными, все же деревенские старосты были очень незначительными должностными лицами. Семьи, происхождение которых считалось королевским, должны были обладать более значительным авторитетом, причем число этих семей гораздо меньше. Таким образом, князья и деревенские старосты являются существенно различными должностными лицами.

В продолжении нашей работы хотелось бы упомянуть ещё о таком явлении в жизни германии, как смена поселений и пашен. Цезарь указывает на то, что германцы ежегодно меняли как пашни, так и места поселений. Однако, этот факт, переданный в такой общей форме, я считаю спорным, так как ежегодная смена места поселения не находит себе никаких оснований. Если даже можно было легко переносить избу с домашним скарбом, с припасами и скотом, все же восстановление всего хозяйства на новом месте было связано с определенными трудностями. А особенно трудно было выкапывать погреба при помощи тех немногих и несовершенных лопат, которыми могли располагать в те времена германцы. Поэтому я не сомневаюсь в том, что «ежегодная» смена мест поселений, о которой рассказывали Цезарю галлы и германцы, является либо сильным преувеличением, либо недоразумением.

Что касается Тацита, то он нигде прямо не говорит о перемене мест поселения, а лишь указывает на смену пашен. Это различие пытались объяснять более высокой степенью хозяйственного развития. Но я с этим в корне не согласен. Правда, весьма возможным и вероятным является то, что уже во времена Тацита и даже Цезаря германцы жили прочно и оседло во многих деревнях, а именно там, где имелись плодородные и сплошные земельные угодья. В таких местах достаточно было каждый год менять пахотные земли и земли, лежащие под паром, расположенные вокруг деревни. Но жители тех деревень, которые находились в областях, покрытых по большей части лесами и болотами, где почва была менее плодородной, уже этим не могли довольствоваться. Они были принуждены полностью и подряд использовать все отдельные пригодные для обработки поля, все соответствующие части обширной территории, а потому должны были для этой цели время от времени менять место поселения. Как уже правильно заметил Тудихум (Thudichum), слова Тацита абсолютно не исключают факта подобных перемен мест поселения, и если они на это прямо и не указывают, то все же я почти убежден в том, что именно об этом думал Тацит в данном случае. Его слова гласят: «Целые деревни занимают попеременно такое количество полей, которое соответствовало бы числу работников, а затем эти поля распределяются между жителями в зависимости от их общественного положения и достатка. Обширные размеры полей облегчают раздел. Пашни ежегодно меняются, причем остается излишек полей». Особенный интерес в этих словах представляет указание на двойную смену. Сперва говорится о том, что поля (agri) занимаются или захватываются попеременно, а потом, что пашни (arvi) ежегодно меняются. Если бы речь шла лишь о том, что деревня попеременно определяла под пашню более или менее значительную часть территории и что внутри этой пахотной земли опять ежегодно менялись пашня и пар, то это описание было бы слишком подробным и не соответствовало бы обычной сжатости стиля Тацита. Данный факт был бы, так сказать, слишком скуден для столь большого количества слов. Совсем иначе обстояло бы дело в том случае, если бы римский писатель вложил в эти слова одновременно и мысль о том, что община, которая попеременно занимала целые территории и вслед за тем делила эти земли между своими членами, вместе с переменой полей меняла и места поселений. Тацит нам об этом прямо и точно не говорит. Но как раз это обстоятельство легко объясняется чрезвычайной сжатостью его стиля, причем, конечно, ни в коем случае нельзя считать, что это явление наблюдается во всех деревнях. Жители деревень, обладавших небольшими, но плодородными землями, не нуждались в переменах мест своих поселений.

Поэтому я не сомневаюсь в том, что Тацит, делая некоторое различие между тем, что «деревни занимают поля», и тем, что «пашни ежегодно меняются», вовсе не имеет в виду изобразить новую ступень в развитии германской хозяйственной жизни, а скорее делает молчаливую поправку к описанию Цезаря. Если мы примем во внимание, что германская деревня с населением в 750 человек обладала территориальным округом, равным 3 кв. милям, то это указание Тацита получает для нас тотчас же совершенно ясный смысл. При существовавшем тогда первобытном способе обработки земли было совершенно необходимо ежегодно обрабатывать плугом (или мотыгой) новую пашню. А если исчерпывался запас пахотных земель в окрестностях деревни, то было проще перенести всю деревню в другую часть округа, чем обрабатывать и охранять поля, лежащие вдали от старой деревни. После ряда лет, а, может быть, и после многочисленных кочёвок, жители снова возвращались на свое старое место и снова имели возможность пользоваться своими прежними погребами.

А что же можно сказать относительно величины деревень. Григорий Турский, согласно Сульпицию Александру, рассказывает в 9-й главе II книги о том, что римское войско в 388 г., во время своего похода в страну франков, обнаружило у них «огромные селения».

Тождество деревни и рода не подлежит никакому сомнению, причем положительным образом доказано, что роды были довольно крупными.

В соответствии с этим Кикебуш, пользуясь данными доистории, установил количество населения германского поселения в первые два века н.э. по крайней мере в 800 человек. Дарцауское кладбище, содержавшее около 4000 погребальных урн, существовало в течение 200 лет. Это дает в среднем приблизительно 20 смертных случаев в год и указывает на количество населения по меньшей мере в 800 человек.

Рассказы о смене пашен и мест поселений, дошедшие до нас, может быть, с некоторыми преувеличениями, все же содержат в себе зерно истины. Эта смена всей пахотной земли и даже перемена мест поселения приобретают смысл лишь в больших деревнях, обладавших большим территориальным округом. Маленькие деревни с небольшими земельными угодьями имеют возможность менять лишь пашню на пар. Большие деревни не имеют для этой цели в своих окрестностях достаточного количества пахотной земли и потому принуждены искать землю в отдаленных частях своего округа, а это в свою очередь влечет за собой перенос всей деревни в другие места.

Каждая деревня должна была обязательно иметь старосту. Общее владение пахотной землей, общие выгон и охрана стад, частая угроза неприятельских нашествий и опасность со стороны диких зверей - все это непременно требовало наличия носителя местной власти. Нельзя ждать прибытия вождя из другого места, когда требуется немедленно организовать защиту от стаи волков или охоту на волков, когда бывает нужно отразить неприятельское нападение и укрыть от врага семьи и скот или же оградить плотиной разлившуюся речку, или потушить пожар, разобрать споры и мелкие тяжбы, объявить о начале пахоты и жатвы, что при общинном землевладении происходило одновременно. Если все это происходит так, как следует, и если, следовательно, деревня имела своего старосту, то этот староста, - так как деревня была в то же время и родом, - являлся родовладыкой, старейшиной рода. А этот в свою очередь, как мы уже видели выше, совпадал с хунно. Следовательно, деревня являлась сотней, т.е. насчитывала 100 или больше воинов, а потому была не такой уже маленькой.

Деревни меньшего размера обладали тем преимуществом, что в них легче было добыть пропитание. Однако, большие деревни, хотя и вызывали необходимость более частой перемены места поселения, были все же наиболее удобны для германцев при тех постоянных опасностях, среди которых они жили. Они давали возможность противопоставить угрозе со стороны диких зверей или еще более диких людей сильный отряд воинов, всегда готовых встретить опасность лицом к лицу. Если мы у других варварских народов, - например, позднее у славян, - находим небольшие деревни, то это обстоятельство не может ослабить значения приведенных нами выше свидетельств и аргументов. Славяне не принадлежат к германцам, и некоторые аналогии еще не указывают на полное тождество остальных условий; к тому же свидетельства, касающиеся славян, относятся к настолько более позднему времени, что могут обрисовывать уже иную стадию развития. Впрочем и германская большая деревня позднее, - в связи с ростом населения и большей интенсивностью обработки почвы, когда германцы уже перестали менять места своих поселений, - распалась на группы маленьких деревень.

В своём повествовании о германцах Корнелий Тацит дал небольшое описание германской земли и климатических условий Германии: «Хотя страна кое-где и различается с виду, все же в целом она ужасает и отвращает своими лесами и топями; наиболее влажная она с той стороны, где смотрит на Галлию, и наиболее открыта для ветров там, где обращена к Норику и Паннонии; в общем, достаточно плодородная, она непригодна для плодовых деревьев».Из этих слов можно сделать вывод о том, что большая часть территории Германии в начале нашей эры была покрыта густыми лесами и изобиловала болотами, однако, в то же время достаточное место занимали земли для ведения сельского хозяйства. Важным является также и замечание о непригодности земли для плодовых деревьев. Далее Тацит прямо говорил, что германцы «не сажают плодовых деревьев». Это отражено, например, в делении германцами года на три части, что также освещено в «Германии» Тацита: «И по этой причине они делят год менее дробно, чем мы: ими различаются зима, и весна, и лето, и они имеют свои наименования, а вот название осени и её плоды им неведомы». Наименование осени у германцев действительно появилось позднее, с развитием садоводства и виноградарства, так как под осенними плодами Тацит подразумевал плоды фруктовых деревьев и виноград.

Хрестоматийно известно высказывание Тацита о германцах: «Они ежегодно сменяют пашню, у них всегда остается излишек полей». Большинство учёных сходятся во мнении, что это свидетельствует об обычае передела земельных участков внутри общины. Однако в этих словах некоторые учёные усматривали свидетельство существования у германцев переложной системы землепользования, при которой пашню приходилось систематически забрасывать для того, чтобы почва, истощённая экстенсивной обработкой, могла восстановить свое плодородие. Возможно, слова «et superest ager» означали и другое: автор имел в виду обширность незанятых под поселение и необработанных пространств в Германии. Доказательством этому может служить легко заметное отношение Корнелия Тацита к германцам как к людям, относившимся к земледелию с долей равнодушия: «И они не прилагают усилий, чтобы умножить трудом плодородие почвы и возместить, таким образом, недостаток в земле, не огораживают лугов, не поливают огороды». А подчас Тацит прямо обвинял германцев в презрении к труду: «И гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом и претерпеть раны; больше того, по их представлениям, потом добывать то, что может быть приобретено кровью, - леность и малодушие». К тому же судя по всему, взрослые и способные носить оружие мужчины вообще не работали на земле: «самые храбрые и воинственные из них, не неся никаких обязанностей, препоручают заботы о жилище, домашнем хозяйстве и пашне женщинам, старикам и наиболее слабосильным из домочадцев, тогда как сами погрязают в бездействии». Однако, повествуя о жизненном укладе эстиев, Тацит отметил, что «Хлеба и другие плоды земные выращивают они усерднее, чем принято у германцев с присущей им нерадивостью».

В германском обществе того времени развивалось рабство, хотя оно ещё не играло большой роли в хозяйстве, и большинство работ лежало на плечах членов семьи господина: «Рабов они используют, впрочем, не так, как мы: они не держат их при себе и не распределяют между ними обязанностей: каждый из них самостоятельно распоряжается на своем участке и у себя в семье. Господин облагает его, как если б он был колоном, установленной мерой зерна, или овец и свиней, или одежды, и только в этом состоят отправляемые рабом повинности. Остальные работы в хозяйстве господина выполняются его женой и детьми».

По поводу выращиваемых германцами культур Тацит однозначен: «От земли они ждут только урожая хлебов». Однако сейчас есть свидетельства, о том, что помимо ячменя, пшеницы, овса и ржи, германцы сеяли также чечевицу, горох, бобы, лук-порей, лён, коноплю и красильную вайду, или синильник.

Огромное место в системе хозяйства германцев занимало скотоводство. По свидетельству Тацита о Германии, «мелкого скота в ней великое множество» и «германцы радуются обилию своих стад, и они - единственное и самое любимое их достояние». Однако он отметил то, что «по большей части он малорослый, да и быки лишены обычно венчающего их головы горделивого украшения».

Свидетельством того, что скот действительно играл немаловажную роль в хозяйстве германцев того времени может служить тот факт, что при незначительном нарушении каких-либо норм обычного права штраф выплачивался именно скотом: «при более легких проступках наказание соразмерно их важности: с изобличенных взыскивается определенное количество лошадей и овец». Также скот играл важную роль при свадебном обряде: жених должен был преподнести невесте в подарок быков и лошадь.

Лошадей германцы использовали не только в хозяйстве, но и в военных целях - Тацит с восхищением рассказывал о мощи конницы тенктеров: «Наделенные всеми подобающими доблестным воинам качествами, тенктеры к тому же искусные и лихие наездники, и конница тенктеров не уступает в славе пехоте хаттов». Однако описывая фенов, Тацит с брезгливостью отмечает общий низкий уровень их развития, в частности указывая и на отсутствие у них лошадей.

Что же касаемо наличия у германцев присваивающих отраслей хозяйства, то Тацит в своём труде упоминал и о том, что «когда они не ведут войн, то много охотятся». Однако подробностей относительно этого далее не следует. О рыболовстве же Тацит не упоминает вовсе, хотя часто акцентировал внимание на том, что многие германцы жили по берегам рек.

Особо Тацит выделял племя эстиев, повествуя о том, что «они обшаривают и море и на берегу, и на отмелях единственные из всех собирают янтарь, который сами они называют глезом. Но вопросом о природе его и как он возникает, они, будучи варварами, не задавались и ничего об этом не знают; ведь он долгое время лежал вместе со всем, что выбрасывает море, пока ему не дала имени страсть к роскоши. У них самих он никак не используется; собирают они его в естественном виде, доставляют нашим купцам таким же необработанным и, к своему изумлению, получают за него цену». Однако в данном случае Тацит ошибался: ещё в эпоху каменного века, задолго до установления сношений с римлянами, эстии собирали янтарь и выделывали из него всевозможные украшения.

Таким образом, хозяйственная деятельность германцев представляла собой соединение земледелия, возможно переложного, с осёдлым скотоводством. Однако земледельческая деятельность не играла такой большой роли и не была такой престижной, как скотоводческая. Земледелие в основном было уделом женщин, детей и стариков, тогда как сильные мужчины занимались скотом, которому отводилась значительная роль не только в системе хозяйства, но и в регуляции межличностных отношений в германском обществе. Особо хочется отметить то, что германцами в их хозяйстве широко применялись лошади. Небольшую роль в хозяйственной деятельности играли рабы, положение которых трудно охарактеризовать как тяжёлое. Иногда на хозяйство непосредственно влияли природные условия, как, например, у германского племени эстиев.

2. Экономический строй древних германцев

В этой главе займёмся исследованием хозяйственной деятельности древнегерманских племён. Хозяйство, и вообще экономика, тесно связаны с общественной жизнью племён. Как нам известно из учебного курса, экономика - хозяйственная деятельность общества, а также совокупность отношений, складывающихся в системе производства, распределения, обмена и потребления.

Характеристика экономического строя древних германцев в представлении

историков разных школ и направлений была предельно противоречива: от первобытного кочевого быта до развитого хлебопашества. Цезарь, застав свевов во время их переселения, достаточно определенно говорит: свевов привлекали плодородные пахотные земли Галлии; приводимые им слова вождя свевов Ариовиста о том, что его народ на протяжении четырнадцати лет не имел крова над головой (De bell. Gall., I, 36), свидетельствует скорее о нарушении привычного образа жизни германцев, который в нормальных условиях, видимо, был оседлым. И действительно, расселившись в Галлии, свевы отняли у ее жителей треть земель, затем заявили притязания на вторую треть. Слова Цезаря о том, что германцы «не усердствуют в обработке земли», невозможно понимать так, что земледелие им вообще чуждо, - попросту культура земледелия в Германии уступала культуре земледелия в Италии, Галлии и других частях Римского государства.

Хрестоматийно известное высказывание Цезаря о свевах: «Земля у них не разделена и не находится в частной собственности, и им нельзя более года оставаться

на одном и том же месте для возделывания земли», - ряд исследователей склонны были толковать таким образом, что римский полководец столкнулся с этим племенем в период завоевания им чужой территории и что военно - переселенческое движение огромных масс населения создало исключительную ситуацию, которая с необходимостью привела к существенному «искажению» их традиционного земледельческого уклада жизни. Не менее широко известны слова Тацита: «Они каждый год меняют пашню и еще остается поле». В этих словах усматривается свидетельство существования у германцев переложной системы землепользования, при которой пашню приходилось систематически забрасывать для того, чтобы почва, истощенная экстенсивной обработкой, могла восстановить свое плодородие. Аргументом против теории кочевого быта германцев служили и описания античными авторами природы Германии. Если страна представляла собой либо нескончаемый девственный лес, либо была заболочена (Germ., 5), то для кочевого скотоводства попросту не оставалось места. Правда, более пристальное чтение повествований Тацита о войнах римских полководцев в Германии показывает, что леса использовались ее жителями не для поселения, но в качестве убежищ, где они прятали свой скарб и свои семьи при приближении противника, а также для засад, откуда они внезапно нападали на римские легионы, не приученные к войне в подобных условиях. Селились же германцы на полянах, на опушке леса, близ ручьев и рек (Germ., 16), а не в лесной чаще.

Деформация эта выразилась, в том, что война породила у свевов «государственный социализм» - отказ их от частной собственности на землю. Следовательно, территория Германии в начале нашей эры не была сплошь покрыта первобытным лесом, и сам Тацит, рисующий весьма стилизованную картину ее природы, тут же признает, что страна «плодородна для посевов», хотя «и не годится для разведения фруктовых деревьев» (Germ., 5).

Археология поселений, инвентаризация и картография находок вещей и погребений, данные палеоботаники, изучение почв показали, что поселения на территории древней Германии распределялись крайне неравномерно, обособленными анклавами, разделенными более или менее обширными «пустотами». Эти незаселенные пространства в ту эпоху были сплошь лесными. Ландшафт Центральной Европы в первые века нашей эры был не лесостепным, а

преимущественно лесным. Поля близ разобщенных между собой поселений были небольшими - места человеческого обитания окружал лес, хотя частично он уже был разрежен или вовсе сведен производственной деятельностью. Вообще необходимо подчеркнуть, что старое представление о враждебности древнего леса человеку, хозяйственная жизнь которого якобы могла развертываться исключительно вне лесов, не получило поддержки в современной науке. Напротив, эта хозяйственная жизнь находила в лесах свои существенные предпосылки и условия. Мнение об отрицательной роли леса в жизни германцев диктовалось доверием историков к утверждению Тацита о том, что у них якобы мало железа. Отсюда следовало, что они бессильны перед природой и не могут оказывать активного воздействия ни на окружавшие их леса, ни на почву. Однако Тацит в данном случае заблуждался. Археологические находки свидетельствуют о распространенности у германцев железодобываюшего промысла, который давал им орудия, необходимые для расчистки лесов и вспашки почв, также как и оружие.

С расчистками лесов под пашню нередко оставлялись старые поселения по причинам, которые трудно установить. Возможно, перемещение населения на новые места вызывалось климатическими изменениями (около началановой эры в Центральной и Северной Европе произошло некоторое похолодание), но не исключено и другое объяснение: поиски лучших почв. Необходимо вместе с тем не упускать из виду и социальные причины оставления жителями своих поселков - войны, вторжения, внутренние неурядицы. Так, конец поселения в местности Ходде (Западная Ютландия) ознаменовался пожаром. Почти все деревни, открытые археологами на островах Эланд и Готланд, погибли от пожара в эпоху Великих переселений. Пожары эти - возможно, результат неизвестных нам политических событий. Изучение обнаруженных на территории Ютландии следов полей, которые возделывались в древности, показало, что поля эти располагались преимущественно на местах, расчищенных из-под леса. Во многих районах расселения германских народов применялся легкий плуг или coxa - орудие, не переворачивавшее пласта почвы (видимо, такое пашенное орудие запечатлено и на наскальных изображениях Скандинавии эпохи бронзы: его везет упряжка волов. В северных частях континента в последние века до начала н.э. появляется тяжелый плуг с отвалом и лемехом, подобный плуг был существенным условием для подъема глинистых почв, и внедрение его в сельское хозяйство расценивается в научной литературе как революционное новшество, свидетельствующее о важном шаге на пути интенсификации землепашества. Климатические изменения (понижение среднегодовой температуры) привели к необходимости постройки более постоянных жилищ. В домах этого периода (они лучше изучены в северных районах расселения германских народов, во Фрисландии, Нижней Германии, в Норвегии, на острове Готланд и в меньшей степени в Средней Европе наряду с помещениями для жилья располагались стойла для зимнего содержания домашних животных. Эти так называемые длинные дома (от 10 до 30 м в длину при 4-7 м в ширину) принадлежали прочно оседлому населению. В то время как в доримский железный век население занимало под обработку легкие почвы, начиная с последних столетий до н.э. оно стало переходить на более тяжелые почвы. Такой переход стал возможным вследствие распространения железных орудий и связанного с ним прогресса в обработке земли, расчистке лесов и в строительном деле. Типичной «исходной» формой германских поселений, по единодушному утверждению современных специалистов, были хутора, состоявшие из нескольких домов, или отдельные усадьбы. Они представляли собой небольшие «ядра», которые постепенно разрастались. Примером может служить поселок Эзинге близ Гронингена. На месте первоначального двора здесь выросла небольшая деревушка.

На территории Ютландии обнаружены следы полей, которые датируются периодом начиная с середины I тысячелетия до н.э. и вплоть до IV в. н.э. Такие поля находились под обработкой на протяжении нескольких поколений. Земли эти были в конце концов заброшены вследствие выщелачивания почвы, что приводило к

болезням и падежу скота.

Распределение находок поселений на территории, занимаемой германскими народами, - крайне неравномерное. Как правило, эти находки обнаружены в северной части германского ареала, что объясняется благоприятными условиями сохранности материальных остатков в приморских районах Нижней Германии и Нидерландов, а также в Ютландии и на островах Балтийского моря - в южных областях Германии подобные условия отсутствовали. Она возникла на невысокой искусственной насыпи, возведенной жителями для того, чтобы избежать угрозы наводнения, - такие «жилые холмы» насыпались и из поколения в поколение восстанавливались в приморской зоне Фрисландии и Нижней Германии, которая привлекала население лугами, благоприятствовавшими разведению скота. Под многочисленными слоями земли и навоза, которые спрессовывались на протяжении веков, хорошо сохранились остатки деревянных жилищ и различные предметы. «Длинные дома» в Эзинге имели как помещения с очагом, предназначенные для жилья, так и стойла для скота. На следующей стадии поселение увеличилось примерно до четырнадцати крупных дворов, выстроенных радиально вокруг свободной площадки. Этот поселок существовал начиная с IV-III вв. до н.э. и вплоть до конца Империи. Планировка поселка дает основания полагать, что его жители образовывали некую общность, в задачи которой, судя по всему, входили работы по возведению и укреплению «жилого холма». Во многом аналогичную картину дали раскопки деревни Феддерзен Вирде, находившейся на территории между устьями Везера и Эльбы, севернее нынешнего Бремерхафена (Нижняя Саксония). Это поселение просуществовало с I в. до н.э. до V в. н.э. И здесь открыты такие же «длинные дома», которые характерны для германских поселков железного века. Как и в Эзинге, в Феддерзен Вирде дома располагались радиально. Поселок разросся из небольшого хутора приблизительно до 25 усадеб разных размеров и, видимо, неодинакового материального благосостояния Предполагают, что в период наибольшего расширения деревню населяло от 200 до 250 жителей. Наряду с земледелием и скотоводством заметную роль среди занятий части населения деревни играло ремесло. Другие поселения, изученные археологами, не возводились по какому-либо плану - случаи радиальной планировки, подобные Эзинге и Феддерзен Вирде, объясняются, возможно, специфическими природными условиями и представляли собой так называемые кучевые деревни. Однако крупных деревень обнаружено немного. Распространенными формами поселений были, как уже сказано, небольшой хутор или отдельный двор. В отличие от деревень обособленные хутора имели иную «продолжительность жизни» и преемственность во времени: через одно-два столетия после своего основания такое одиночное поселение могло исчезнуть, но некоторое время спустя на том же месте возникал новый хутор.

Заслуживают внимания слова Тацита о том, что германцы устраивают деревни «не по-нашему» (т.е. не так, как было принято у римлян) и «не выносят, чтобы их жилища соприкасались друг с другом; селятся они в отдалении друг от друга и вразброд, где приглянулся ручей, или поляна, или лес». Римлянам, которые были привычны к проживанию в тесноте и видели в ней некую норму, должна была броситься в глаза тенденция варваров жить в индивидуальных, разбросанных усадьбах, тенденция, подтверждаемая археологическими изысканиями. Эти данные согласуются с указаниями исторической лингвистики. В германских диалектах слово «dorf» («dorp, baurp, thorp») означало как групповое поселение, так и отдельную усадьбу; существенна была не эта оппозиция, а оппозиция «огороженный» - «неогороженный». Специалисты полагают, что понятие «групповое поселение» развилось из понятия «усадьба». Впрочем, построенное радиально аграрное поселение Экеторп на острове Эланд, очевидно, было окружено стеною по соображениям обороны. Существование «круговых» поселков на территории Норвегии некоторые исследователи объясняют потребностями культа.

Археология подтверждает предположение, что характерным направлением развития поселений было разрастание первоначальной отдельной усадьбы или хутора в деревню. Вместе с поселениями приобрели константность и хозяйственные формы. Об этом свидетельствует изучение следов полей раннего железного века, обнаруженных в Ютландии, Голландии, внутренней Германии, на Британских островах, на островах Готланд и Эланд, в Швеции и Норвегии. Их принято называть «древними полями» - oldtidsagre, fornakrar (или digevoldingsagre - «поля, огороженные валами») или «полями кельтского типа. Они связаны с поселениями, жители которых возделывали их из поколения в поколение. Особенно детально изучены остатки полей доримского и римского железного века на территории Ютландии. Эти поля представляли собой участки в виде неправильных прямоугольников. Поля были либо широкие, небольшой длины, либо длинные и узкие; судя по сохранившимся следам обработки почвы, первые вспахивались вдоль и поперек, как предполагается, примитивным плугом, который еще не переворачивал пласта земли, но резал и крошил ее, тогда как вторые вспахивались в одном направлении, и здесь применялся плуг с отвалом. Возможно, что обе разновидности плуга применялись в одно и то же время. Каждый участок поля был отделен от соседних не вспаханной межой - на эти межи складывались собранные с поля камни, и естественное движение почвы по склонам и наносы пыли, из года в год оседавшей на сорной траве на межах, создали низкие, широкие границы, отделявшие один участок от другого. Межи были достаточно велики для того, чтобы земледелец мог проехать вместе с плугом и упряжкой тяглых животных к своему участку, не повредив соседских наделов. Не вызывает сомнений, что наделы эти находились в длительном пользовании. Площадь изученных «древних полей» колеблется от 2 до 100 га, но встречаются поля, достигающие площади до 500 га; площадь отдельных участков в полях - от 200 до 7000 кв. м. Неравенство их размеров и отсутствие единого стандарта участка свидетельствуют, по мнению известного датского археолога Г. Хатта, которому принадлежит главная заслуга в исследовании «древних полей», об отсутствии переделов земель. В ряде случаев можно установить, что внутри огороженного пространства возникали новые межи, так что участок оказывался разделенным на две или несколько (до семи) более или менее равных долей.

Индивидуальные огороженные поля примыкали к усадьбам в «кучевой деревне» на Готланде (раскопки в Валльхагар); на острове Эланд (близ побережья

Южной Швеции) поля, принадлежавшие отдельным хозяйствам, были отгорожены от участков соседних усадеб каменными насыпями и пограничными дорожками. Эти поселки с полями датируются эпохой Великих переселений. Подобные же поля изучены и в горной Норвегии. Расположение участков и обособленный характер их обработки дают исследователям основание полагать, что в изученных до сих пор аграрных поселениях железного века не существовало чересполосицы или каких-либо иных общинных распорядков, которые нашли бы свое выражение в системе полей. Открытие следов таких «древних полей» не оставляет никаких сомнений в том, что земледелие у народов Средней и Северной Европы еще в доримский период.

Однако в тех случаях, когда ощущалась нехватка пахотной земли (как на северо-фризском острове Зильт), мелким хозяйствам, выделившимся из «больших семей», приходилось вновь объединяться. Следовательно, проживание было оседлым и более интенсивным, чем предполагалось ранее. Таким оно оставалось и в первой половине I тысячелетия н.э.

Из культур разводили ячмень, овес, пшеницу, рожь. Именно в свете этих открытий, сделавшихся возможными вследствие усовершенствования археологической техники, стала окончательно ясной беспочвенность высказываний античных авторов относительно особенностей сельского хозяйства северных варваров. Отныне исследователь аграрного строя древних германцев стоит на твердой почве установленных и многократно засвидетельствованных фактов, и не зависит от неясных и разрозненных высказываний повествовательных памятников, тенденциозность и предвзятость коих невозможно устранить. К тому же, если сообщения Цезаря и Тацита вообще могли касаться только прирейнских районов Германии, куда проникали римляне, то, как уже упоминалось, следы «древних полей» обнаружены на всей территории расселения германских племен - от Скандинавии до континентальной Германии; их датировка - доримский и римский железный век.

Подобные поля возделывались и в кельтской Британии. Хатт делает на основе собранных им данных еще и другие, более далеко идущие выводы. Он исходит из факта длительной обработки одних и тех же земельных площадей и отсутствия указаний на общинные распорядки и переделы участков пашни в поселках, которые им были изучены. Поскольку землепользование явно имело индивидуальный характер, а новые межи внутри участков свидетельствуют, на его взгляд, о разделах владения между наследниками, то здесь существовала частная собственность на землю. Между тем на той же территории в последующую эпоху - в средневековых датских сельских общинах - применялся принудительный севооборот, производились коллективные сельскохозяйственные работы и жители прибегали к перемерам и переделам участков. Эти общинные аграрные распорядки невозможно, в свете новых открытий, считать «первоначальными» и возводить к глубокой древности, - они суть продукт собственно средневекового развития. С последним заключением можно согласиться. В Дании развитие шло якобы от индивидуального к коллективному, а не наоборот. Тезис о частной собственности на землю у германских народов на рубеже н.э. утвердился в новейшей западной историографии. Поэтому необходимо остановиться на этом вопросе. Историки, которые изучали проблему аграрного строя германцев в период, предшествовавший этим открытиям, даже придавая хлебопашеству большое значение, все же склонялись к мысли об экстенсивном его характере и предполагали переложную (или залежную) систему, связанную с частой сменой пашенных участков. Еще в 1931 г., на начальном этапе изысканий, для одной лишь Ютландии были зафиксированы «древних полей». Однако следов «древних полей» нигде не найдено для времени после Великих переселений народов. Выводы других исследователей относительно древних аграрных поселений, систем полей и способов земледелия чрезвычайно важны. Однако вопрос о том, свидетельствует ли длительность обработки земли и наличие межей между участками о существовании индивидуальной собственности на землю, неправомерно решать с помощью лишь тех средств, какими располагает археолог. Социальные отношения, в особенности отношения собственности, проецируются на археологический материал весьма односторонне и неполно, и планы древних германских полей еще не раскрывают тайны общественного строя их владельцев. Отсутствие переделов и системы уравнительных участков само по себе едва ли дает нам ответ на вопрос: каковы были реальные права на поля у их возделывателей? Ведь вполне можно допустить - и подобное предположение высказывалось. Что такая система землепользования, какая рисуется при изучении «древних полей» германцев, была связана с собственностью больших семей. «Длинные дома» раннего железного века рассматриваются рядом археологов именно как жилища больших семей, домовых общин. Но собственность на землю членов большой семьи по своему характеру чрезвычайно далека от индивидуальной. Изучение скандинавского материала, относящегося к раннему средневековью, показало, что даже разделы хозяйства между малыми семьями, объединявшимися в домовую общину, не приводили к обособлению участков в их частную собственность. Для решения вопроса о реальных правах на землю у их возделывателей необходимо привлекать совсем иные источники, нежели данные археологии. К сожалению, применительно к раннему железному веку таких источников нет, и ретроспективные заключения, сделанные на основании более поздних юридических записей, были бы слишком рискованны. Встает, тем не менее, более общий вопрос: каково было отношение к обрабатываемой земле у человека изучаемой нами эпохи? Ибо нет сомнения в том, что в конечном счете право собственности отражало как практическое отношение возделывателя земли к предмету приложения его труда, так и некие всеобъемлющие установки, «модель мира», существовавшую в его сознании. Археологическим материалом засвидетельствовано, что жители Центральной и Северной Европы отнюдь не были склонны часто менять места жительства и земли под обработкой (впечатление о легкости, с которой они забрасывали пашни, создается лишь при чтении Цезаря и Тацита), - на протяжении многих поколений они населяли все те же хутора и деревни, возделывая свои огороженные валами поля. Покидать привычные места им приходилось только вследствие природных или социальных бедствий: из-за истощения пашни или пастбищ, невозможности прокормить возросшее население либо под давлением воинственных соседей. Нормой была тесная, прочная связь с землей - источником средств к существованию. Германец, как и любой другой человек архаического общества, был непосредственно включен в природные ритмы, составлял с природой единое целое и видел в земле, на которой он жил и трудился, свое органическое продолжение, точно также, как был он органически связан и со своим семейно-родовым коллективом. Нужно полагать, что отношение к действительности члена варварского общества было сравнительно слабо расчленено, и говорить здесь о праве собственности было бы преждевременно. Право было лишь одним из аспектов единого недифференцированного мировоззрения и поведения - аспектом, который выделяет современная аналитическая мысль, но который в реальной жизни древних людей был тесно и непосредственно связан с их космологией, верованиями, мифом. То, что жители древнего поселка близ Грантофт Феде (западная Ютландия) с течением времени сменили место его расположения, - скорее исключение, чем правило; к тому же продолжительность обитания в домах этого населенного пункта - примерно столетие. Лингвистика способна помочь нам в какой-то мере восстановить представление германских народов о мире и о месте в нем человека. В германских языках мир, населенный людьми, обозначался как «срединный двор»: midjungarðs (готск.), middangeard (др.-англ.), miðgarðr (др.-исл.), mittingart, mittilgart (др. - верхненем.).Gаrðr, gart, geard - «место, обнесенное оградой». Мир людей осознавался как благоустроенное, т.е. огороженное, защищенное «место посредине», и то, что этот термин встречается во всех германских языках, свидетельствует о древности такого представления. Другим соотнесенным с ним компонентом космологии и мифологии германцев был utgarðr - «то, что находитс за пределами ограды», и это внешнее пространство осознавалось в качестве местопребывания злых и враждебных людям сил, как царство чудовищ и великанов. Оппозиция miðgarðr - utgarðr давала определяющие координаты всей картины мира, культура противостояла хаосу. Термин heimr (др.-исл.; ср.: гот. haims, др.-англ. ham, др. - фризск. ham, hem, др.-сакс, hem, др.-верхненем. heim), встречающийся опять-таки преимущественно в мифологическом контексте, означал как «мир», «родину», так и «дом», «жилище», «огороженную усадьбу». Таким образом, мир, возделанный и очеловеченный, моделировался по дому и усадьбе.

Еще один термин, который не может не привлечь внимания историка, анализирующего отношения германцев к земле, - oðаl. Этому древнескандинавскому термину опять-таки существуют соответствия в готском (haim - obli), древнеанглийском (оðе;, еаðеlе), древневерхненемецком (uodal, uodil), древнефризском (ethel), древнесаксонском (оðil). Одаль, как выясняется из исследования средневековых норвежских и исландских памятников, - это наследственное семейное владение, земля, по сути дела неотчуждаемая за пределы коллектива родственников. Но «одалем» называли не одну лишь пахотную землю, которая находилась в постоянном и прочном обладании семейной группы, - так называли и «родину». Одаль - это «вотчина», «отчизна» и в узком, и в широком смысле. Человек видел свое отечество там, где жили его отец и предки и где проживал и трудился он сам; patrimonium воспринимался как patria, и микромир его усадьбы идентифицировался с обитаемым миром в целом. Но далее выясняется, что понятие «одаль» имело отношение не только к земле, на которой обитает семья, но и к самим ее обладателям: термин «одаль» был родственным группе понятий, выражавших в германских языках прирожденные качества: благородство, родовитость, знатность лица (aðal, aeðel, ethel, adal, eðel, adel, aeðelingr, oðlingr). Причем родовитость и знатность здесь надлежит понимать не в духе средневекового аристократизма, присущего или приписываемого одним только представителям социальной элиты, а как происхождение от свободных предков, среди которых нет рабов или вольноотпущенников, следовательно, как полноправие, полноту свободы, личную независимость. Ссылаясь на длинную и славную родословную, германец доказывал одновременно и свою знатность и свои права на землю, так как по сути дела одно было неразрывно связано с другим. Одаль представлял собой не что иное, как родовитость человека, перенесенную на земельное владение и укорененную в нем. Aðalborinn («родовитый», «благородный») был синонимом oðalborinn («человек, рожденный с правом наследования и владения родовой землей»). Происхождение от свободных и знатных предков «облагораживало» землю, которой владел их потомок, и, наоборот, обладание такой землей могло повысить социальный статус владельца. Согласно скандинавской мифологии, мир богов-асов также представлял собой огороженную усадьбу - asgarar. Земля для германца - не просто объект владения; он был с нею связан многими тесными узами, в том числе и не в последнюю очередь психологическими, эмоциональными. Об этом свидетельствуют и культ плодородия, которому германцы придавали огромное значение, и поклонение их «матери-земле», и магические ритуалы, к которым они прибегали при занятии земельных пространств. То, что о многих аспектах их отношения к земле мы узнаем из более поздних источников, едва ли может поставить под сомнение, что именно так дело обстояло и в начале I тысячелетия н.э. и еще раньше. Главное заключается, видимо, в том, что возделывавший землю древний человек не видел и не мог видеть в ней бездушного предмета, которым можно инструментально манипулировать; между человеческой группой и обрабатываемым ею участком почвы не существовало абстрактного отношения «субъект - объект». Человек был включен в природу и находился с нею в постоянном взаимодействии; так было еще и в средние века, и тем более справедливо это утверждение применительно к древнегерманскому времени. Но связанность земледельца с его участком не противоречила высокой мобильности населения Центральной Европы на протяжении всей этой эпохи. В конце концов передвижения человеческих групп и целых племен и племенных союзов в огромной мере диктовались потребностью завладеть пахотными землями, т.е. тем же отношением человека к земле, как к его естественному продолжению. Поэтому признание факта постоянного обладания участком пашни, огороженным межой и валом и обрабатываемым из поколения в поколение членами одной и той же семьи, - факта, который вырисовывается благодаря новым археологическим открытиям, - не дает еще никаких оснований для утверждения, будто бы германцы на рубеже новой эры были «частными земельными собственниками». Привлечение понятия «частная собственность» в данном случае может свидетельствовать только о терминологической неразберихе или о злоупотреблении этим понятием. Человек архаической эпохи, независимо от того, входил он в общину и подчинялся ее аграрным распорядкам или вел хозяйство вполне самостоятельно, не был «частным» собственником. Между ним и его земельным участком существовала теснейшая органическая связь: он владел землей, но и земля «владела» им; обладание наделом нужно понимать здесь как неполную выделенность человека и его коллектива из системы «люди - природа». При обсуждении проблемы отношения древних германцев к земле, которую они населяли и обрабатывали, видимо, невозможно ограничиваться традиционной для историографии дилеммой «частная собственность - общинная собственность». Марковую общину у германских варваров находили те ученые, которые полагались на слова римских авторов и считали возможным возводить к седой старине общинные распорядки, обнаруженные во времена классического и позднего средневековья. В этой связи вновь обратимся к упомянутой выше общегерманской.

Человеческие жертвоприношения, о которых сообщает Тацит (Germ., 40) и которые засвидетельствованы многими археологическими находками, видимо, связаны также с культом плодородия. Богиня Нертус, которой, согласно Тациту, поклонялся ряд племен и которую он толкует как Terra mater, видимо, соответствовала известному из скандинавской мифологии Ньерду - богу плодородия.

При заселении Исландии человек, занимая определенную территорию, должен был обходить ее с факелом и зажигать на ее границах костры.

Жители открытых археологами деревень, вне сомнения, выполняли какие-то коллективные работы: хотя бы возведение и укрепление «жилых холмов» в затопляемых районах побережья Северного моря. О возможности общности между отдельными хозяйствами в ютландском поселке Ходде. Как мы видели, обнесенное оградой жилище образует, согласно этим представлениям, miðgarðr, «срединный двор», своего рода центр мироздания; вокруг него простирается Утгард, враждебный людям мир хаоса; он одновременно находится и где-то далеко, в необитаемых горах и пустошах, и начинается тут же за оградой усадьбы. Оппозиции miðgarðr - utgarðr полностью соответствует противопоставление понятий innangarðs - utangarðs в редневековых скандинавских правовых памятниках; это два вида владений: «земля, расположенная в пределах ограды», и «земля за оградой» - земля, выделенная из

общинного фонда. Таким образом, космологическая модель мира была вместе с тем и реальной социальной моделью: центром и той и другой являлся хозяйственный двор, дом, усадьба - с тою только существенной разницей, что в действительной жизни земли utangarðs, не будучи огорожены, тем не менее не отдавались силам Хаоса - ими пользовались, они были существенно необходимы для крестьянского хозяйства; однако права домохозяина на них ограниченны, и в случае нарушения последних он получал более низкое возмещение чем за нарушение его прав на земли, расположенные innangarðs. Между тем в моделирующем мир сознании земли utangarðs принадлежат «Утгарду». Как это объяснить? Картина мира, вырисовывающаяся при изучении данных германского языкознания и мифологии, несомненно, сложилась в весьма отдаленную эпоху, и община не нашла в ней отражения; «точки отсчета» в мифологической картине мира были отдельный двор и дом. Это не означает, что община на том этапе вообще отсутствовала, но, видимо, значение общины у германских народов возросло уже после того, как их мифологическое сознание выработало определенную космологическую структуру.

Вполне возможно, что у древних германцев существовали большесемейные группы, патронимии, тесные и разветвленные отношения родства и свойства - неотъемлемые структурные единицы родо-племенного строя. На той стадии развития, когда появляются первые известия о германцах, человеку было естественно искать помощи и поддержки у сородичей, и жить вне таких органически сложившихся коллективов он едва ли был в состоянии. Однако община-марка - образование иного характера, нежели род или большая семья, и она вовсе не обязательно с ними связана. Если за упоминаемыми Цезарем gentes и cognationes германцев крылась какая-то действительность, то, скорее всего, это кровнородственные объединения. Любое прочтение слов Тацита: «agri pro numero cultorum ab universis vicinis (или: in vices, или: invices, invicem) occupantur, quos mox inter se secundum dignationem partiuntur» всегда было и обречено и впредь остаться гадательным. Строить на столь шаткой основе картину древнегерманской сельской общины в высшей степени рискованно.

Утверждения о наличии сельской общины у германцев опираются, помимо толкования слов Цезаря и Тацита, на ретроспективные выводы из материала, который относится к последующей эпохе. Однако перенос средневековых данных о земледелии и поселениях в древность - операция едва ли оправданная. Прежде всего, не следует упускать из виду отмеченный выше перерыв в истории германских поселений, связанный с движением народов в IV-VI вв. После этой эпохи происходили как смена мест расположения населенных пунктов, так и перемены в системе землепользования. Данные об общинных распорядках в средневековой марке по большей части восходят к периоду не ранее XII-XIII столетий; применительно к начальному периоду средних веков такие данные чрезвычайно скудны и спорны. Между Древней общиной у германцев и средневековой «классической» маркой невозможно ставить знак равенства. Это явствует из тех немногих указаний на общинные связи жителей древнегерманских деревень, которые все же имеются. Радиальная структура поселков типа Феддерзен Вирде - свидетельство того, что население размещало свои дома и проводило дороги, исходя из общего плана. Борьба с морем и возведение «жилых холмов», на которых возводились деревни, также требовали объединения усилий домохозяев. Вполне вероятно, что выпас скота на лугах регулировался общинными правилами и что отношения соседства приводили к некоторой организации жителей деревни. Однако о системе принудительных полевых порядков (Flurzwang) в этих населенных пунктах мы сведений не имеем. Устройство «древних полей», следы которых изучены на обширной территории расселения древних германцев, не предполагало такого рода распорядков. Нет оснований и для гипотезы о существовании «верховной собственности» общины на пахотные участки. При обсуждении проблемы древнегерманской общины необходимо принять во внимание еще одно обстоятельство. Вопрос о взаимных правах соседей на земли и о размежевании этих прав, об их урегулировании возникал тогда, когда возрастала численность населения и жителям деревни становилось тесно, а новых угодий не хватало. Между тем начиная со II-III вв. н.э. и вплоть до завершения Великих переселений происходило сокращение населения Европы, вызванное, в частности, эпидемиями. Поскольку же немалая часть поселений в Германии представляла собой обособленные усадьбы или хутора, то едва ли и возникала необходимость в коллективном регулировании землепользования. Человеческие союзы, в которые объединялись члены варварского общества, были, с одной стороны, уже деревни (большие и малые семьи, родственные группы), а с другой - шире («сотни», «округа», племена, союзы племен). Подобно тому как сам германец был далек от превращения в крестьянина, социальные группы, в которых он находился, еще не строились на земледельческой, вообще на хозяйственной основе - они объединяли сородичей, членов семей, воинов, участников сходок, а не непосредственных производителей, в то время как в средневековом обществе крестьян станут объединять именно сельские общины, регулирующие производственные аграрные порядки. В целом нужно признать, что структура общины у древних германцев нам известна слабо. Отсюда - те крайности, которые зачастую встречаются в историографии: одна, выражающаяся в полном отрицании общины в изучаемую эпоху (между тем как жителей поселков, изученных археологами, несомненно, объединяли определенные формы общности); другая крайность - моделирование древнегерманской общины по образцу средневековой сельской общины-марки, порожденной условиями более позднего социального и аграрного развития. Может быть, более правильным подход к проблеме германской общины сделался бы при учете того существенного факта, что в хозяйстве жителей нероманизованной Европы, при прочной оседлости населения, первенствующую роль сохраняло все же скотоводство. Не пользование пахотными участками, а выпас скота на лугах, пастбищах и в лесах должен был, судя по всему, в первую очередь затрагивать интересы соседей и вызвать к жизни общинные распорядки.

Как сообщает Тацит, Германия «скотом изобильна, но он большей частью малорослый; даже рабочий скот не имеет внушительного вида и не может похвастаться рогами. Германцы любят, чтобы скота было много: в этом единственный и самый приятный для них вид богатства». Это наблюдение римлян, побывавших в Германии, соответствует тому, что найдено в остатках древних поселений раннего железного века: обилие костей домашних животных, свидетельствующих о том, что скот действительно был малорослым. Как уже было отмечено, в «длинных домах», в которых по большей части жили германцы, наряду с жилыми помещениями находились стойла для домашнего скота. Исходя из размеров этих помещений, полагают, что в стойлах могло содержаться большое количество животных, иногда до трех и более десятков голов крупного рогатого скота.

Скот служил у варваров и платежным средством. Даже в более поздний период виры и иные возмещения могли уплачиваться крупным и мелким скотом, и самое слово fehu означало у германцев не только «скот», но и «имущество», «владение», «деньги». Охота не составляла, судя по археологическим находкам, существенного для жизни занятия германцев, и процент костей диких зверей очень незначителен в общей массе остатков костей животных в изученных поселениях. Очевидно, население удовлетворяло свои потребности за счет сельскохозяйственных занятий. Однако исследование содержания желудков трупов, обнаруженных в болотах (эти люди были, очевидно, утоплены в наказание за преступления либо принесены в жертву, свидетельствует о том, что подчас населению приходилось питаться, помимо культивируемых растений, также и сорняками и дикими растениями. Как уже было упомянуто, античные авторы, недостаточно осведомленные о жизни населения в Germania libera, утверждали, будто страна бедна железом, что придавало характер примитивности картине хозяйства германцев в целом. Несомненно, германцы отставали от кельтов и римлян в масштабах и технике железоделательного производства. Тем не менее археологические исследования внесли в нарисованную Тацитом картину радикальные поправки. Железо добывалось повсеместно в Центральной и Северной Европе и в доримский, и в римский периоды.

Железная руда была легко доступна вследствие поверхностного ее залегания, прикотором была вполне возможна ее добыча открытым способом. Но уже существовала и подземная добыча железа, и найдены древние штольни и шахты, а равно и железоплавильные печи. Германские железные орудия и иные металлические изделия, по оценке современных специалистов, отличались доброкачественностью. Судя по сохранившимся «погребениям кузнецов», их социальное положение в обществе было высоким.

Если в ранний римский период добыча и обработка железа оставались, возможно, еще сельским занятием, то затем металлургия все явственнее выделяется в самостоятельный промысел. Его центры обнаружены в Шлезвиг-Гольштейне и Польше. Кузнечное ремесло стало важным неотъемлемым компонентом хозяйства германцев. Железо в виде брусьев служило предметом торговли. Но обработкой железа занимались и в деревнях. Исследование поселения Феддерзен Вирде показало, что близ наиболее крупной усадьбы концентрировались мастерские, где обрабатывались металлические изделия; не исключено, что они шли не только на удовлетворение местных нужд, но и продавались на сторону. Слова Тацита, будто у германцев мало изготовленного из железа оружия и они редко пользуются мечами и длинными копьями, также не получили подтверждения в свете археологических находок. Мечи найдены в богатых погребениях знати. Хотя копья и щиты в погребениях численно преобладают над мечами, все же от 1/4 до 1/2 всех погребений с оружием содержат мечи или их остатки. В отдельных же районах до

% мужчин были похоронены с железным оружием.

Также подвергнуто сомнению заявление Тацита о том, что панцири и металлические шлемы почти вовсе не встречаются у германцев. Помимо железных изделий, необходимых для хозяйства и войны, германские мастера умели изготовлять украшения из драгоценных металлов, сосуды, домашнюю утварь, строить лодки и корабли, повозки; разнообразные формы получило текстильное производство. Оживленная торговля Рима с германцами служила для последних источником получения многих изделий, которыми сами они не обладали: драгоценностей, сосудов, украшений, одежд, вина (римское оружие они добывали в бою). Рим получал от германцев янтарь, собираемый на побережье Балтийского моря, бычьи кожи, скот, мельничные колеса из базальта, рабов (работорговлю у германцев упоминают Тацит и Аммиан Марцеллин). Впрочем, кроме доходов от торговли в Рим

поступали германские подати и контрибуции. Наиболее оживленный обмен происходил на границе между империей и Germania libera, где были расположены римские лагери и городские поселения. Однако римские купцы проникали и в глубь Германии. Тацит замечает, что во внутренних частях страны процветал продуктовый обмен, деньгами же (римскими) пользовались германцы, жившие близ границы с империей (Germ., 5). Это сообщение подтверждается археологическими находками: в то время как римские изделия обнаружены по всей территории расселения германских племен, вплоть до Скандинавии, римские монеты находят преимущественно в сравнительно узкой полосе вдоль границы империи. В более отдаленных районах (Скандинавии, Северной Германии) встречаются, наряду с отдельными монетами, куски серебряных изделий, разрубленных, возможно, для использования в целях обмена. Уровень хозяйственного развития не был однородным в разных частях Средней и Северной Европы в первые столетия н.э. Особенно заметны различия между внутренними областями Германии и районами, прилегавшими к «лимесу». Прирейнская Германия с ее римскими городами и укреплениями, мощеными дорогами и другими элементами античной цивилизации оказывала значительное воздействие на племена, жившие поблизости. В созданных римлянами населенных пунктах жили и германцы, перенимавшие новый для них образ жизни. Здесь их высший слой усваивал латынь как язык официального обихода, воспринимал новые для них обычаи и религиозные культы. Здесь они познакомились с виноградарством и садоводством, с более совершенными видами ремесла и с денежной торговлей. Здесь включались они в социальные отношения, которые имели очень мало общего с порядками внутри «свободной Германии».

Заключение

культура традиция древний германец

Характеризуя культуру древних германцев, еще раз подчеркнем ее историческую ценность: именно на этой «варварской», полупервобытной, архаичной культуре выросли многие народы Западной Европы. Народы современной Германии, Великобритании, Скандинавии обязаны своей культурой тому удивительному сплаву, который принесло взаимодействие латинской античной культуры и древнегерманской.

Несмотря на то, что древние германцы стояли на достаточно низком уровне развития по сравнению со своим могущественным соседом - Римской империей (которая, кстати, оказалась повержена именно этими «варварами»), и только-только переходили от родового строя к классовому, духовная культура древнегерманских племен вызывает интерес благодаря богатству форм.

Прежде всего, религия древних германцев, несмотря на ряд архаичных форм (прежде всего тотемизм, человеческие жертвоприношения) представляет богатый материал по изучению общих индоарийских корней в религиозных воззрениях Европы и Азии, для проведения мифологических параллелей. Конечно, на этом поприще будущих исследователей ждет напряженная работа, поскольку остается масса «белых пятен» в этом вопросе. Кроме того, возникает немало вопросов по поводу репрезентативности источников. Следовательно, эта проблема нуждается в дальнейшей разработке.

Также много можно подчеркнуть и из материальной культуры и экономики. Т орговля с германцами давала их соседям продукты питания, меха, оружие и, как это не парадоксально, рабов. Ведь поскольку часть германцев были доблестными воинами, часто совершающими грабительские набеги, из которых они приносили с собой как отобранные материальные ценности, так и уводили в рабство большое количество народа. Этим и пользовались их соседи.

Наконец, художественная культура древних германцев также ждет дальнейших исследований, прежде всего археологических. По имеющимся на сегодняшний момент данным мы можем судить о высоком уровне художественного ремесла, о том, насколько умело и самобытно заимствовали древние германцы элементы римского и причерноморского стиля и т.д. Однако несомненно и то, что любой вопрос таит в себе безграничные возможности для его дальнейшего исследования; именно поэтому автор данной курсовой работы считает это сочинение далеко не последним шагом в изучении богатой и древней духовной культуры древних германцев.

Список используемой литературы

.Страбон.ГЕОГРАФИЯ в 17 книгах // М.: «Ладомир», 1994. // Перевод, статья и комментарии Г.А. Стратановского под общей редакцией проф. С.Л. Утченко // Редактор перевода проф. О.О. Крюгер./М.: «Ладомир», 1994.стр. 772;

.Записки Юлия цезаря и его продолжателей о галльской войне, о гражданской войне, об александрийской войне, об африканской войне // Перевод и комментарии акад. М.М. Покровского // НИЦ «Ладомир» - «Наука», М.1993.560 стр.;

Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Том первый. Анналы. Малые произведения // Из-во «Наука», Л.1970/634 стр.;

Г. Дельбрюк «История военного искусства в рамках политической истории» т. II «Наука» «Ювента» СПб, 1994 Перевод с немецкого и примечания проф. В.И. Авдиева. Публикуется по изданию: Дельбрюк Г. «История военного искусства в рамках политической истории». в 7-ми тт. М., Гос. воен. Изд-во, 1936-1939,564 стр.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Таинственный народ во мраке прошлого: германские племена. Римляне называли их , дикарями, далекими от культуры. Ведали они о чем-либо, кроме битв и войн? Во что они верили? Чего они боялись? Как сосуществовали с ? Что они оставили после себя и что мы знаем о них? Кем же были германцы?

Битва Ариовиста с Цезарем

Октябрь 1935 года. Археологи исследуют могильный холм на датском острове . Холм датируется 1 веком до н.э., временем германских племен .

Археологи делают сенсационное открытие: это могила германской жрицы . Об этом говорят найденные семена растений, окаменелые морские ежи и ивовые прутья – все это предположительно имело магическое значение .

Кем была умершая – неизвестно, ведь биографии германских женщин той эпохи не дошли до нас. Но римские историки уже тогда упоминали о большом влиянии, которое имели жрицы на германцев.

Сегодня античные источники и современная наука позволяют нам рассказать о жизни германской жрицы. Назовем ее Базена, и вот ее история.

«Над нашим племенем нависла угроза войны с римлянами. Я спросила : должны ли мы сражаться? Что скажут знаки? Прутья священной ивы предскажут мне будущее. Участь моего племени – в руках богов. О чем они нам возвестят? И вот предостережение: никаких сражений, пока Луна умирает. Пусть оружие отдыхает до новой Луны».

Но в 58 году до н.э. римский полководец Цезарь вторгся в земли свевов . Памятуя о предостережении богов, Ариовист был готов к переговорам с римлянами, Цезарь же потребовал от него покинуть свои земли.

Друз установил римские вехи там, где никто вообще не знал о существовании Рима. А вот, что пишет римлянин : «Друз покорил большую часть германцев и пролил немало их крови».

Как и Друз, Тиберий – тоже приемный сын императора , и он должен был исполнить волю своего отца Августа: окончательно покорить всех германцев .

Тиберий избрал иную стратегию, чем его брат: он решил не добиваться цели войной. Тиберий пошел по пути дипломатии : германцы должны были добровольно признать господство Рима. Сопротивление варваров должно было быть сломлено культурным превосходством римлян.

На Рейне на месте сегодняшнего было положено начало этому. По римскому образцу возник город – германского племени, которое было союзником Рим не одно десятилетие. Оппидум Убиорум стал одним из роскошнейших имперских метрополисов: театра, храмы и термы должны были убедить германцев в преимуществах римской цивилизации .

От времен основания Кельна сохранилось не очень много. Самые ранние археологические свидетельства – знаменитый памятник убиев , фундамент каменной башни, построенной в 4 году н.э.

Воздвигнув башню, римляне обнесли ее тесанным камнем – это был римский способ строительства. Город стал подарком императора его германским подданным. Судя по всему, каменная башня была частью городской стены Оппидума Убиорума.

У Рима были большие планы на город убиев: здесь возник первый главный храм новой провинции Германии. Раз в год здесь должны были собираться все покоренные племена германцев, чтобы возобновлять свой союз с Римом.

Просторный храм, построенный римлянами, возвышался над городом. Германский священник вел церемонии на алтаре Ара Германия . Символично, что алтарь был обращен на восток, на Германию – туда, где Рим хотел получить господство.

Не только убии, но и племена с правого берега Рейна постепенно подчинялись римскому императору . Предположительно в 8 году до н.э. сдались и . Как и остальные племена, жившие между Рейном и Эльбой , они могли либо скрываться в лесу, либо выбирать между безнадежным боем и покорением. Вожди херусков решились на мирное сосуществование с Римом. Вот, что пишет римский автор Патеркул: «Тиберий как победитель прошел по всем уголкам Германии, не потеряв из своих преданных войск ни единого человека. Он полностью покорил германцев , сделав их провинцией, платящей дань».

Рим был заинтересован в заключении мира. Тиберий должен был защищать вновь приобретенные области и искать надежного союза с побежденными. Эта политика умиротворение оказалась успешной и долгосрочной.

Но херуски заплатили высокую цену за мир и безопасность : им пришлось отказаться от свободы, выполнять приказы Рима, платить дань и посылать своих сыновей на службу в римскую армию.

«И в конце концов римляне потребовали сына предводителя как особую гарантию нашей преданности. Римляне назвали его . В качестве заложника он должен был идти с легионерами в Рим. Предводитель уступил, у него не было выбора. Судьба нашего племени была поставлена на карту. На нем лежала ответственность за нашу свободу».

Дети в качестве заложников были в древности обычным делом. Они должны были вдалеке от родины доказывать лояльность своих племен. В Риме, как правило, с заложниками обращались хорошо. Арминия воспитывали в столице империи как римлянина.

«Верные соратники сопровождали сына предводителя на чужбину. Увидят ли они снова когда-нибудь земли херусков?».

Спустя 20 лет Арминий вернулся на родину , и в истории германцев произошел драматический поворот…