Повесть временных лет как произведение древнерусской литературы. Реферат: Повесть временных лет - литературный памятник Древней Руси

Один из памятников древнерусской литературы «Повесть временных лет» охватывает период русской истории с начала IX века до 1097 года.

Первые слова этого произведения: «Вот повести временных лет, откуда пошла русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла русская земля». «Повесть...» — обширная летопись, рассказывающая о возникновении и становлении русского государства.

Территория, где жили славянские племена, занимала очень выгодное географическое положение. По рекам, протекающим здесь, можно было добраться до Рима, и даже до земель восточных и южных.

В середине IX века славянские племена были разобщены и вынуждены были платить дань варягам и хазарам. Это не удовлетворяло славян, и они изгнали варягов. Однако среди славян не было согласия, и на Руси начались междоусобные войны, когда славяне убивали друг друга. В конце концов они пошли к варягам, чтобы выбрать себе там правителя. Править славянами вызвались три брата: Рюрик — в Новгороде, Синеус — на Бело-озере, Трувор — в Изборске. После смерти Синеуса и Трувора Рюрик стал единоличным правителем Руси. Киев же не принадлежал тогда Руси.

Семнадцать лет правил Рюрик Русью. После его смерти князем стал Олег.

Олегу не сиделось спокойно в своих землях, и собрал он войско, и пошел завоевывать новые земли. Олегу очень понравился Киев, но там княжили Аскольд и Дир. Хитростью выманил он князей киевских из города и убил их.

Тридцать три года правил Олег, последние годы жизни князя прошли в мире с соседями. В 912 году Олег умер, ужаленный змеей. Обстоятельства смерти князя вдохновили А. С. Пушкина написать известное произведение «Песнь о вещем Олеге».

После смерти Олега правление на Руси принял на себя князь Игорь, сын Рюрика, затем Русью правил князь Святослав. Он тоже много воевал — победил хазар, вятичей, болгар и многих других, взял их города, а сам сел княжить в Переяславце. Великая битва между Святославом и греками произошла в 971 году. Дружина князя составляла всего десять тысяч воинов, а греков было великое множество. Святослав тогда сказал: «Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые не знают позора». Призыв князя воодушевил воинов, битва закончилась победой, с греками был заключен мир.

Двадцать восемь лет правил Русью Святослав, после его смерти на Руси начались междоусобные войны.

Если судить по «Повести временных лет», то вся история русского государства — это войны и с внешним врагом, и междоусобные.

Множество военных походов совершил и князь Владимир. Он победил радимичей, болгар и другие народы. Приходили к Владимиру представители многих верований: магометане, римляне, евреи, греки. Каждый из них хотел обратить Владимира, а с ним и всю Русь, в свою веру. Автор «Повести...» рассказывает о том, как произошло крещение Руси. Однажды князь пошел с дружиной на Корсунь. Осадой и хитростью взял он город, а царям повелел отдать ему в жены сестру. Но цари ему отвечали: «Не пристало христианам выдавать жен за язычников...» Владимир уже согласился креститься, но в это время он ослеп. Когда князь принял крещение, к нему вернулось зрение. Увидев это чудо, крестилась вся его дружина.

Возвратившись в Киев, князь Владимир приказал уничтожить языческих идолов и всем прийти к Днепру, чтобы принять крещение. «И видна была радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ...» Так произошло крещение Руси в 988 году. Материал с сайта

Рассказывает «Повесть...» и об одной из самых страшных страниц истории Древней Руси — ослеплении князя Василько Ростиславовича его братьями. Братья Святополк и Давыд хитростью заманили Василько в свои владения, ослепили его и вывезли из города. Узнав об этом, Владимир собрал всех князей в Любече, но Святополк и Давыд кивали друг на друга, не желая признавать своей вины.

Владимир сказал им: «И если этого не поправим, то еще большее зло встанет среди нас... и погибнет земля Русская, и враги наши, половцы, придя, возьмут землю Русскую». И пришли к Владимиру послы от народа и просили князя не начинать междоусобной войны, и передали просьбу киевлян: «...заключить мир и блюсти землю Русскую и биться с погаными».

Так заканчивается один из величайших литературных памятников Древней Руси. Наряду со «Словом о полку Игореве», это произведение дает современному читателю представление о жизни, обычаях, нравах наших предков. Но одновременно с этим читатель понимает, что никогда войны и междоусобицы не приводили ни к чему хорошему, что война разрушает, а созидает только мир.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

  • повесть временных лет-это памятник литературы
  • повесть временных лет сочинение мировой литературы
  • повесть временных лет краткое

3. Древнейшее летописание. Повесть временных лет

«Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами («обрами»), об основании Киева, о славных деяниях первых киевских князей, о далеких походах Кия, о мудрости вещего Олега, о хитрой и решительной Ольге, о воинственном и благородном Святославе.

В XI в. рядом с историческим эпосом возникает летописание. Именно летописи было суждено на несколько веков, вплоть до петровского времени, стать не просто погодной записью текущих событий, а одним из ведущих литературных жанров, в недрах которого развивалось русское сюжетное повествование, и одновременно жанром публицистическим, чутко откликающимся на политические запросы своего времени.

Изучение летописания XI–XII вв. представляет немалые трудности: древнейшие из дошедших до нас летописных сводов восходят к XIII (первая часть Новгородской первой летописи старшего извода) или к концу XIV в. (Лаврентьевская летопись). Но благодаря фундаментальным разысканиям А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова и Д. С. Лихачева сейчас создана достаточно обоснованная гипотеза о начальном этапе русского летописания, в которую несомненно со временем будут внесены какие-то дополнения и уточнения, но которая едва ли изменится по существу.

Согласно этой гипотезе, летописание возникает во времена Ярослава Мудрого. В это время христианизированная Русь начинает тяготиться византийской опекой и стремится обосновать свое право на церковную самостоятельность, что неизменно сочеталось с политической независимостью, ибо Византия была склонна рассматривать все христианские государства как духовную паству константинопольского патриархата и как своего рода вассалов Византийской империи. Именно этому противостоят решительные действия Ярослава: он добивается учреждения в Киеве митрополии (что поднимает церковный авторитет Руси), добивается канонизации первых русских святых - князей Бориса и Глеба. В этой обстановке и создается, видимо, первый исторический труд, предшественник будущей летописи, - свод рассказов о распространении христианства на Руси. Киевские книжники утверждали, что история Руси повторяет историю других великих держав: «божественная благодать» снизошла на Русь так же, как некогда на Рим и Византию; на Руси были свои предтечи христианства - например, княгиня Ольга, крестившаяся в Царьграде еще во времена убежденного язычника Святослава; были свои мученики - христианин-варяг, не отдавший сына на «заклание» идолам, и князья-братья Борис и Глеб, погибшие, но не преступившие христианских заветов братолюбия и покорности «старейшему». Был на Руси и свой «равноапостольный» князь Владимир, крестивший Русь и тем самым сравнявшийся с великим Константином, который объявил христианство государственной религией Византии. Для обоснования этой идеи и был, по предположению Д. С. Лихачева, составлен свод преданий о возникновении христианства на Руси. В него вошли рассказы о крещении и кончине Ольги, сказание о первых русских мучениках - варягах-христианах, сказание о крещении Руси (включая «Речь философа», в которой в краткой форме излагалась христианская концепция всемирной истории), сказание о князьях Борисе и Глебе и обширная похвала Ярославу Мудрому под 1037 г. Все шесть названных произведений «обнаруживают свою принадлежность одной руке… теснейшую взаимосвязь между собою: композиционную, стилистическую и идейную». Этот комплекс статей (который Д. С. Лихачев предложил условно назвать «Сказанием о распространении христианства на Руси») был составлен, по его мнению, в первой половине 40-х гг. XI в. книжниками киевской митрополии.

Вероятно, в это же время в Киеве создается и первый русский хронографический свод - «Хронограф по великому изложению». Он представлял собой краткое изложение всемирной истории (с отчетливо выраженным интересом к истории церкви), составленное на основании византийских хроник - «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы»; возможно, что уже в это время на Руси становятся известны и другие переводные памятники, излагающие всемирную историю или содержащие пророчества о грядущем «конце мира»: «Откровение Мефодия Патарского», «Толкования» Ипполита на книги пророка Даниила, «Сказание Епифания Кипрского о шести днях творения» и др.

Следующий этап в развитии русского летописания приходится на 60–70-е гг. XI в. и связан с деятельностью монаха Киево-Печерского монастыря Никона.

Именно Никон присоединил к «Сказанию о распространении христианства на Руси» предания о первых русских князьях и рассказы об их походах на Царьград. Возможно, Никон внес в летопись и «Корсунскую легенду» (согласно которой Владимир крестился не в Киеве, а в Корсуни), наконец, тому же Никону летопись обязана и помещением в ней так называемой варяжской легенды. Эта легенда сообщала, что киевские князья будто бы ведут род от варяжского князя Рюрика, приглашенного на Русь, чтобы прекратить междоусобные распри славян. Включение легенды в летопись имело свой смысл: авторитетом предания Никон пытался убедить своих современников в противоестественности междоусобных войн, в необходимости всех князей подчиняться великому князю киевскому - наследнику и потомку Рюрика. Наконец, по мнению исследователей, именно Никон придал летописи форму погодных записей.

Начальный свод . Около 1095 г. создается новый летописный свод, который А. А. Шахматов предложил назвать «Начальным». С момента создания «Начального свода» появляется возможность собственно текстологического исследования древнейшего летописания. А. А. Шахматов обратил внимание, что описание событий вплоть до начала XII в. различно в Лаврентьевской, Радзивиловской, Московско-Академической и Ипатьевской летописях, с одной стороны, и в Новгородской первой летописи - с другой. Это дало ему возможность установить, что в Новгородской первой летописи отразился предшествующий этап летописания - «Начальный свод», а в остальные названные летописи вошла переработка «Начального свода», новый летописный памятник - «Повесть временных лет».

Составитель «Начального свода» продолжил летописное изложение описанием событий 1073–1095 гг., придав своему труду, особенно в этой, дополненной им части, явно публицистический характер: он упрекал князей за междоусобные войны, сетовал, что они не заботятся об обороне Русской земли, не слушаются советов «смысленных мужей».

Повесть временных лет . В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан: монах Киево-Печерского монастыря Нестор - книжник широкого исторического кругозора и большого литературного дарования (его перу принадлежат также «Житие Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского») создает новый летописный свод - «Повесть временных лет». Нестор поставил перед собой значительную задачу: не только изложить события рубежа XI–XII вв., очевидцем которых он был, но и полностью переработать рассказ о начале Руси - «откуду есть пошла Руская земля кто в Киеве нача первее княжити», как сам сформулировал он эту задачу в заголовке своего труда (ПВЛ, с. 9).

Нестор вводит историю Руси в русло истории всемирной. Он начинает свою летопись изложением библейской легенды о разделении земли между сыновьями Ноя, при этом помещая в восходящем к «Хронике Амартола» перечне народов также и славян (в другом месте текста славяне отождествлены летописцем с «нориками» - обитателями одной из провинций Римской империи, расположенной на берегах Дуная). Неторопливо и обстоятельно рассказывает Нестор о территории, занимаемой славянами, о славянских племенах и их прошлом, постепенно сосредоточивая внимание читателей на одном из этих племен - полянах, на земле которых возник Киев, город, ставший в его время «матерью городов русских». Нестор уточняет и развивает варяжскую концепцию истории Руси: Аскольд и Дир, упоминаемые в «Начальном своде» как «некие» варяжские князья, называются теперь «боярами» Рюрика, именно им приписывается поход на Византию во времена императора Михаила; Олегу, именуемому в «Начальном своде» воеводой Игоря, в «Повести временных лет» «возвращено» (в соответствии с историей) его княжеское достоинство, но при этом подчеркивается, что именно Игорь является прямым наследником Рюрика, а Олег - родственник Рюрика - княжил лишь в годы малолетства Игоря.

Нестор еще более историк, чем его предшественники. Он пытается расположить максимум известных ему событий в шкале абсолютной хронологии, привлекает для своего повествования документы (тексты договоров с Византией), использует фрагменты из «Хроники Георгия Амартола» и русские исторические предания (например, рассказ о четвертой мести Ольги, легенды о «белгородском киселе» и о юноше-кожемяке). «Можно смело утверждать, - пишет о труде Нестора Д. С. Лихачев, - что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».

Около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром. В этой новой (второй) редакции Повести была изменена трактовка событий 1093–1113 гг.: они были изложены теперь с явной тенденцией прославить деяния Мономаха. В частности, в текст Повести был введен рассказ об ослеплении Василька Теребовльского (в статье 1097 г.), ибо Мономах выступал в междукняжеской распре этих лет поборником справедливости и братолюбия.

Наконец, в 1118 г. «Повесть временных лет» подверглась еще одной переработке, осуществленной по указанию князя Мстислава - сына Владимира Мономаха. Повествование было продолжено до 1117 г., отдельные статьи за более ранние годы изменены. Эту редакцию «Повести временных лет» мы называем третьей. Таковы современные представления об истории древнейшего летописания.

Как уже было сказано, сохранились лишь относительно поздние списки летописей, в которых отразились упомянутые древнейшие своды. Так, «Начальный свод» сохранился в Новгородской первой летописи (списки XIII–XIV и XV вв.), вторая редакция «Повести временных лет» лучше всего представлена Лаврентьевской (1377 г.) и Радзивиловской (XV в.) летописями, а третья редакция дошла до нас в составе Ипатьевской летописи. Через «Тверской свод 1305 г.» - общий источник Лаврентьевской и Троицкой летописей - «Повесть временных лет» второй редакции вошла в состав большинства русских летописей XV–XVI вв.

Начиная с середины XIX в. исследователи не раз отмечали высокое литературное мастерство русских летописцев. Но частные наблюдения над стилем летописей, порой довольно глубокие и справедливые, сменились целостными представлениями лишь сравнительно недавно в трудах Д. С. Лихачева и И. П. Еремина.

Так, в статье «Киевская летопись как памятник литературы» И. П. Еремин обращает внимание на разную литературную природу различных компонентов летописного текста: погодных записей, летописных рассказов и летописных повестей. В последних, по мнению исследователя, летописец прибегал к особой «агиографической», идеализирующей манере повествования.

Д. С. Лихачев показал, что различие стилистических приемов, обнаруживаемых нами в летописи, объясняется прежде всего происхождением и спецификой летописного жанра: в летописи статьи, созданные самим летописцем, повествующие о событиях современной ему политической жизни, соседствуют с фрагментами из эпических преданий и легенд, обладающих своим особым стилем, особой манерой сюжетного повествования. Кроме того, на стилистические приемы летописца оказывал существенное влияние «стиль эпохи». На этом последнем явлении надо остановиться подробнее.

Охарактеризовать «стиль эпохи», т. е. некоторые общие тенденции в мировоззрении, литературе, искусстве, нормах общественной жизни и т. д., чрезвычайно сложно. Тем не менее в литературе XI–XIII вв. достаточно основательно проявляет себя явление, которое Д. С. Лихачев назвал «литературным этикетом». Литературный этикет - это и есть преломление в литературном творчестве «стиля эпохи», особенностей мировоззрения и идеологии. Литературный этикет как бы определяет задачи литературы и у?же - ее темы, принципы построения литературных сюжетов и, наконец, сами изобразительные средства, выделяя круг наиболее предпочтительных речевых оборотов, образов, метафор.

В основе понятия литературного этикета лежит представление о незыблемом и упорядоченном мире, где все деяния людей как бы заранее предопределены, где для каждого человека существует особый эталон его поведения. Литература же должна соответственно утверждать и демонстрировать этот статичный, «нормативный» мир. Это значит, что ее предметом по преимуществу должно стать изображение «нормативных» ситуаций: если пишется летопись, то в центре внимания находятся описания восшествия князя на престол, битв, дипломатических акций, смерти и погребения князя; причем в этом последнем случае подводится своеобразный итог его жизни, обобщенный в некрологической характеристике. Аналогично в житиях обязательно должно быть рассказано о детстве святого, о его пути к подвижничеству, о его «традиционных» (именно традиционных, едва ли не обязательных для каждого святого) добродетелях, о творимых им при жизни и по смерти чудесах и т. д.

При этом каждая из названных ситуаций (в которой герой летописи или жития наиболее отчетливо выступает в своем амплуа - князя или святого) должна была изображаться в сходных, традиционных речевых оборотах: о родителях святого обязательно говорилось, что они благочестивы, о ребенке - будущем святом, что он чуждался игр со сверстниками, о битве повествовалось в традиционных формулах типа: «и бысть сеча зла», «иных посекоша, а иных поимаша» (т. е. одних изрубили мечами, других захватили в плен), и т. д.

Тот летописный стиль, который наиболее соответствовал литературному этикету XI–XIII вв., Д. С. Лихачев назвал «стилем монументального историзма». Но при этом нельзя утверждать, что в этом стиле выдержано все летописное повествование. Если понимать стиль как общую характеристику отношения автора к предмету своего повествования, то можно, бесспорно, говорить о всеобъемлющем характере этого стиля в летописи - летописец действительно отбирает для своего повествования только наиболее важные, государственного значения события и деяния. Если же требовать от стиля и непременного соблюдения неких языковых черт (т. е. собственно стилистических приемов), то окажется, что иллюстрацией стиля монументального историзма будет далеко не всякая строка летописи. Во-первых, потому, что разнообразные явления действительности - а летопись не могла с ней не соотноситься - не могли укладываться в заранее придуманную схему «этикетных ситуаций», и поэтому наиболее яркое проявление этого стиля мы обнаруживаем лишь в описании традиционных ситуаций: в изображении прихода князя «на стол», в описании битв, в некрологических характеристиках и т. д. Во-вторых, в летописи сосуществуют два генетически различных пласта повествования: наряду со статьями, составленными летописцем, мы находим там и фрагменты, введенные летописцем в текст. Среди них значительное место составляют народные легенды, предания, во множестве входящие в состав «Повести временных лет» и - хотя и в меньшей мере - последующих летописных сводов.

Если собственно летописные статьи являлись порождением своего времени, носили на себе печать «стиля эпохи», были выдержаны в традициях стиля монументального историзма, то вошедшие в состав летописи устные легенды отражали иную - эпическую традицию и, естественно, имели иной стилистический характер. Стиль народных преданий, включенных в летопись, Д. С. Лихачев определил как «эпический стиль».

«Повесть временных лет», где рассказ о событиях современности предваряется припоминаниями о деяниях славных князей прошлых веков - Олега Вещего, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, сочетает оба эти стиля.

В стиле монументального историзма ведется, например, изложение событий времени Ярослава Мудрого и его сына - Всеволода. Достаточно напомнить описание битвы на Альте (ПВЛ, с. 97–98), принесшей Ярославу победу над «окаянным» Святополком, убийцей Бориса и Глеба: Святополк пришел на поле боя «в силе тяжьце», Ярослав также собрал «множьство вой, и изыде противу ему на Льто». Перед битвой Ярослав молится богу и своим убитым братьям, прося их помощи «на противнаго сего убийцю и гордаго». И вот уже войска двинулись навстречу друг другу, «и покрыша поле Летьское обои от множьства вой». На рассвете («въсходящу солнцу») «бысть сеча зла, яка же не была в Руси, и за рукы емлюче сечахуся, и сступашася трижды, яко по удольемь [долинам, ложбинам] крови тещи». К вечеру Ярослав одержал победу, а Святополк бежал. Ярослав вступил на киевский престол, «утер пота с дружиною своею, показав победу и труд велик». Все в этом рассказе призвано подчеркнуть историческую значительность битвы: и указание на многочисленность войск, и детали, свидетельствующие об ожесточенности битвы, и патетическая концовка - Ярослав торжественно восходит на киевский престол, добытый им в ратном труде и борьбе за «правое дело».

И в то же время оказывается, что перед нами не столько впечатления очевидца о конкретной битве, сколько традиционные формулы, в которых описывались и другие сражения в той же «Повести временных лет» и в последующих летописях: традиционен оборот «сеча зла», традиционна концовка, сообщающая, кто «одоле» и кто «бежа», обычно для летописного повествования указание на многочисленность войск, и даже формула «яко по удольемь крови тещи» встречается в описаниях других сражений. Словом, перед нами один из образцов «этикетного» изображения битвы.

С особой заботой выписывают создатели «Повести временных лет» некрологические характеристики князей. Например, по словам летописца, князь Всеволод Ярославич был «издетьска боголюбив, любя правду, набдя убогыя [заботился о несчастных и бедных], въздая честь епископом и презвутером [попам], излиха же любяше черноризци, и подаяше требованье им» (ПВЛ, с. 142). Этот тип летописного некролога будет не раз использован летописцами XII и последующих веков. Применение литературных формул, предписываемых стилем монументального историзма, придавало летописному тексту особый художественный колорит: не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в «отшлифованной», освященной традицией форме, - вот что обладало силой эстетического воздействия на читателя. Этот же прием хорошо знаком фольклору - вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные художественные средства. Стиль монументального историзма, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, ибо стремился унифицировать, выразить в одинаковых речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.

Для развития сюжетного повествования сыграли значительную роль закрепленные в летописном тексте устные народные предания, отличающиеся каждый раз необычностью и «занимательностью» сюжета. Широко известен рассказ о смерти Олега, сюжет которого был положен в основу известной баллады А. С. Пушкина, рассказы о мести Ольги древлянам и т. д. Именно в подобного рода преданиях героями могли выступать не только князья, но и незначительные по своему социальному положению люди: старик, спасший белгородцев от гибели и печенежского плена, юноша-кожемяка, одолевший печенежского богатыря. Но главное, пожалуй, в другом: именно в подобных летописных рассказах, которые генетически являлись устными историческими преданиями, летописец использует совершенно иной - сравнительно с рассказами, написанными в стиле монументального историзма, - метод изображения событий и характеристики персонажей.

В произведениях словесного искусства существуют два противоположных приема эстетического воздействия на читателя (слушателя). В одном случае художественное произведение воздействует именно своей непохожестью на обыденную жизнь и, добавим, на «бытовой» рассказ о ней. Такое произведение отличает особая лексика, ритм речи, инверсии, особые изобразительные средства (эпитеты, метафоры) и, наконец, особое «необыденное» поведение героев. Мы знаем, что люди в жизни так не говорят, так не поступают, но именно эта необычность и воспринимается как искусство. На этой же позиции стоит и литература стиля монументального историзма.

В другом случае искусство как бы стремится уподобиться жизни, а повествование стремится к тому, чтобы создать «иллюзию достоверности», наиболее приблизить себя к рассказу очевидца. Средства воздействия на читателя здесь совершенно иные: в подобного рода повествовании играет огромную роль «сюжетная деталь», удачно найденная бытовая подробность, которая как бы пробуждает у читателя его собственные жизненные впечатления, помогает ему увидеть описываемое своими глазами и тем самым поверить в истинность рассказа.

Тут необходимо сделать существенную оговорку. Такие детали нередко называют «элементами реалистичности», но существенно, что если в литературе нового времени эти реалистические элементы являются средством для воспроизведения реальной жизни (и само произведение призвано не только изобразить действительность, но и осмыслить ее), то в древности «сюжетные детали» - не более чем средство создать «иллюзию действительности», так как сам рассказ может повествовать о легендарном событии, о чуде, словом, о том, что автор изображает как действительно бывшее, но что может и не являться таковым.

В «Повести временных лет» исполненные в этой манере рассказы широко используют «бытовую деталь»: то это уздечка в руках отрока-киевлянина, который, притворяясь ищущим коня, пробегает с ней через стан врагов, то упоминание, как, испытывая себя перед поединком с печенежским богатырем, юноша-кожемяка вырывает (профессионально сильными руками) из бока пробежавшего мимо быка «кожю с мясы, елико ему рука зая», то подробное, детальное (и искусно тормозящее рассказ) описание, как белгородцы «взяша меду лукно», которое нашли «в княжи медуши», как разбавили мед, как вылили напиток в «кадь», и т. д. Эти подробности вызывают живые зрительные образы у читателя, помогают ему представить описываемое, стать как бы свидетелем событий.

Если в рассказах, исполненных в манере монументального историзма, все известно читателю заранее, то в эпических преданиях рассказчик умело использует эффект неожиданности. Мудрая Ольга как бы принимает всерьез сватовство древлянского князя Мала, втайне готовя его послам страшную смерть; предсказание, данное Олегу Вещему, казалось бы, не сбылось (конь, от которого князь должен был умереть, уже погиб сам), но тем не менее кости этого коня, из которых выползет змея, и принесут смерть Олегу. На поединок с печенежским богатырем выходит не воин, а отрок-кожемяка, к тому же «середний телом», и печенежский богатырь - «превелик зело и страшен» - посмеивается над ним. И вопреки этой «экспозиции» одолевает именно отрок.

Очень существенно отметить, что к методу «воспроизведения действительности» летописец прибегает не только в пересказе эпических преданий, но и в повествовании о событиях ему современных. Пример тому - рассказ «Повести временных лет» под 1097 г. об ослеплении Василька Теребовльского (с. 170–180). Не случайно именно на этом примере исследователи рассматривали «элементы реалистичности» древнерусского повествования, именно в нем находили умелое применение «сильных деталей», именно здесь обнаруживали мастерское применение «сюжетной прямой речи».

Кульминационным эпизодом рассказа является сцена ослепления Василька. По пути в отведенную ему на Любечском княжеском съезде Теребовльскую волость Василько расположился на ночлег недалеко от Выдобича. Киевский князь Святополк, поддавшись уговорам Давида Игоревича, решает заманить Василька и ослепить его. После настойчивых приглашений («Не ходи от именин моих») Василько приезжает на «двор княжь»; Давид и Святополк вводят гостя в «истобку» (избу). Святополк уговаривает Василька погостить, а испуганный сам своим злоумышлением Давид, «седяше акы нем». Когда Святополк вышел из истобки, Василько пытается продолжить разговор с Давидом, но - говорит летописец - «не бе в Давыде гласа, ни послушанья [слуха]». Это весьма редкий для раннего летописания пример, когда передается настроение собеседников. Но вот выходит (якобы для того, чтобы позвать Святополка) и Давид, а в истобку врываются княжеские слуги, они бросаются на Василька, валят его на пол. И страшные подробности завязавшейся борьбы: чтобы удержать могучего и отчаянно сопротивляющегося Василька, снимают доску с печи, кладут ему на грудь, садятся на доску и прижимают свою жертву к полу так, «яко персем [груди] троскотати», - и упоминание, что «торчин Беренди», который должен был ослепить князя ударом ножа, промахнулся и порезал несчастному лицо - все это не простые детали повествования, а именно художественные «сильные детали», помогающие читателю зримо представить страшную сцену ослепления. Рассказ по замыслу летописца должен был взволновать читателя, настроить его против Святополка и Давида, убедить в правоте Владимира Мономаха, осудившего жестокую расправу над невинным Васильком и покаравшего князей-клятвопреступников.

Литературное влияние «Повести временных лет» отчетливо ощущается на протяжении нескольких веков: летописцы продолжают применять или варьировать те литературные формулы, которые были употреблены создателями «Повести временных лет», подражают имеющимся в ней характеристикам, а иногда и цитируют Повесть, вводя в свой текст фрагменты из этого памятника. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о литературном мастерстве древнерусских летописцев.

Из книги Домонгольская Русь в летописных сводах V-XIII вв. автора Гудзь-Марков Алексей Викторович

«Повесть временных лет» «Повесть временных лет» начинает излагать события с 852 г. Под 859 г. в Повести сообщается, что с отдельных союзов славян востока Европы брали дань варяги и хазары.Под 862 г. сообщается об изгнании варягов за море и об отказе им в дани. И под тем же 862 г.

Из книги Подлинная история древней Руси автора Беляков Антон

Глава 1 ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ Огромное количество трактовок и прочтений русских летописей вынуждает нас отвергнуть все разом, собрать голые факты, и на их основе заново выстроить логичную версию происходивших событий. Для построения версии на другой принципиальной

Из книги Русь, которая была-2. Альтернативная версия истории автора Максимов Альберт Васильевич

ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ

Из книги Древние славяне, I-X века [Таинственные и увлекательные истории о славянском мире] автора Соловьев Владимир Михайлович

Повесть временных лет Так начнем повесть сию.Славяне сели по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. И от тех славян разошлись славяне по земле и стали называться по тем местам, где селились. Так одни пришли и сели на реке, по имени Морава, и прозвались моравами, а

Из книги «Повесть временных лет» как исторический источник автора Никитин Андрей Леонидович

«Повесть временных лет» как исторический источник

автора Егоров Владимир Борисович

Глава 1 ЧИТАЯ «ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»

Из книги Подлинная история России. Записки дилетанта [с иллюстрациями] автора Гуц Александр Константинович

Повесть временных лет Основным источником для написания истории древней России является летопись, а точнее летописный свод, носящий название «Повесть временных лет, черноризца Федосиева монастыря Печерского, откуда есть пошла Русская земля, и кто в ней почал первое

Из книги Русские летописи и летописцы X–XIII вв. автора Толочко Петр Петрович

3. «Повесть временных лет» Ярким памятником древнерусского летописания конца XI - нач. XII в. является «Повесть временных лет». Она представляет собой летописный свод, вобравший не только весь предшествующий опыт исторических знаний Руси, но и достижения европейской

Из книги От Гипербореи к Руси. Нетрадиционная история славян автора Марков Герман

Когда писалась и кем редактировалась «Повесть временных лет»? Все мы учили «Повесть временных лет» в школе. Но летописец-монах Нестор освещал историю в угоду киевским князьям, возвеличивая местную династию и принижая роль Новгорода, и к его описанию надо относиться с

Из книги Хронология российской истории. Россия и мир автора Анисимов Евгений Викторович

1113 «Повесть временных лет» Летописи в Киеве начали писать еще во времена Ольги и Святослава. При Ярославе Мудром в 1037–1039 гг. центром работы хронистов-монахов стал Софийский собор. Монахи брали старые летописи и сводили их в новую редакцию, которую дополняли своими

Из книги Допетровская Русь. Исторические портреты. автора Федорова Ольга Петровна

ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ (извлечения) ПРЕДАНИЕ О ПОСЕЩЕНИИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ АПОСТОЛОМ АНДРЕЕМ...Когда Андрей{46} учил в Синопе{47} и прибыл в Корсунь{48}, он узнал, что недалеко от Корсуни - устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и проплыл в устье Днепровское, и оттуда отправился

Из книги Никакого «Ига» не было! Интеллектуальная диверсия Запада автора Сарбучев Михаил Михайлович

Читая «Повесть временных лет» В Академии наук Заседает князь Дундук. Говорят, не подобает Дундуку такая честь; Почему ж он заседает? Потому что ж…а есть. А. Пушкин, 1835 Один из самых знаменитых документов, на которые ссылаются сторонники «ига», – «Повесть временных лет».

Из книги Русская правда. Устав. Поучение [сборник] автора Мономах Владимир

Приложение 1. ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ Введение «Поучение» Владимира Мономаха – исторический и литературный памятник национального значения, древнерусское отеческое наставление детям, сохраняющее свое непреходящее значение и сегодня, в девятисотую годовщину

Из книги У истоков Руси: меж варягом и греком автора Егоров Владимир Борисович

Глава 1 Читая «Повесть временных лет»

Из книги Источниковедение автора Коллектив авторов

1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды Начало древнерусского летописания связывают с устойчивым текстом, которым начинается подавляющее большинство дошедших до нашего времени летописных сводов. Отдельных списков его неизвестно. В некоторых поздних

Из книги История политических и правовых учений: Учебник для вузов автора Коллектив авторов

Начало письменности у восточных славян связано с Крещением Руси в 998 году во время княжения в Киеве Владимира Святославича, внука княгини Ольги. На Русь письменность пришла из Болгарии, где братья Кирилл и Мефодий создали славянскую азбуку и впервые перевели богослужебные книги с греческого на церковнославянский язык.


Вместе с письменностью на Русь пришли различные жанры византийской христианской литературы: житие, поучение, слово. В XI веке на Руси возникает летописание. Во время княжения Ярослава Мудрого в Киеве при дворе митрополита, в те времена главного церковного иерарха на Руси, был создан «Древнейший Киевский свод», т. е. были записаны рассказы об основных событиях на Руси с древнейших времен.


Летопись. Постепенно летописцы начинают записывать не только то, что было, но и то, что происходит в настоящее время, указывают год, месяц, число и даже день недели. Такие записи получили название погодных записей, т. е. записей по годам. Повествование начиналось словами «В лето...» (т. е. «В год...») отсюда и название летопись. Летопись. Летописание. Летописание. Погодная запись (год). (год).


В 1073 г. монах Киево-Печерского монастыря Никон Великий, используя «Древнейший Киевский свод», составил «Первый Киево-Печерски й свод». В результате нескольких переработок возникает летописный свод, который мы сейчас называем «Повесть временных лет». Нам она известна по более поздним летописным сводам Лаврентьевской и Ипатьевской летописям. Летописи сложны по составу. В них есть погодные записи краткие и развернутые; рассказы о походах и смерти князей, сведения о затмениях солнца, луны, об эпидемиях и пожарах. В летописи включались тексты грамот, договоров, переложения устных исторических преданий, жития, поучения. В русской культуре летописание играло очень важную роль: оно помогало людям узнавать об истории своего народа, о том, что такое добро и зло, как надо и как не надо поступать человеку.




Повествование о подвиге отрока- киевлянина начинается словами: «В лето 6476 (968)». Это значит, что события происходили в 6476 году от Сотворения мира. В Древней Руси было принято летоисчисление не от Рождества Христова, как считаем мы года сейчас, а от Сотворения мира. В скобках современными учеными- историками для нашего удобства указан тот же год по современному летоисчислению.


Святослав Святослав (?972), великий князь киевский, был исключительно деятельным князем. Начиная с 964 года он совершал походы из Киева на Оку, в Поволжье, на Северный Кавказ и Балканы. Он освободил вятичей от власти хазар, воевал в Волжской Болгарии, разгромил в 965 г. Хазарский каганат, что способствовало укреплению внешнеполитического положения Руси. В 967 г. он отправился в поход в Болгарию, чтобы отвоевать у нее земли по Дунаю. Туда, в небольшой городок Переяславец на Дунае, Святослав хотел перенести столицу Руси.


В это время земли, на которых жили разгромленные Святославом хазары, заняли новые кочевники печенеги. Когда Святослав с дружиной был в Переяславце, далеко от родного Киева, печенеги впервые напали на стольный град, о чем и рассказывает нам летописный отрывок. В гг. Святослав вновь оказывается на Балканах, где в союзе с венграми и болгарами ведет русско- византийскую войну. При возвращении домой в 972 г. князь Святослав был убит печенегами у днепровских порогов. печенеги


Киев в те времена был обнесен крепостной стеной с воротами и располагался на высоком холме над Днепром, там, где в Днепр впадает небольшая речка Лыбедь. Киев в те времена был обнесен крепостной стеной с воротами и располагался на высоком холме над Днепром, там, где в Днепр впадает небольшая речка Лыбедь. Печенеги окружили город, но на том берегу собрались русские люди «люди той стороны Днепра», и они могли бы помочь осажденным.









Словарная работа Перечитаем текст по абзацам, отмечая незнакомые и редкие слова, выписывая их и объясняя, подбирая синонимы. Затворилась Ольга в Киеве приказала закрыть, затворить ворота. Изнемогали люди от голода и жажды не могли больше терпеть голод и жажду. Ладья большая лодка. Тужить горевать. Стан печенегов становище, походный лагерь печенегов. Дружина отряд воинов на службе у князя. Воевода предводитель дружины. Княжичи дети князя. Умчим быстро перевезем. Я муж его (князя) я служу князю. Пришел в сторожах возглавил передовой отряд. Отчина владение, которое досталось по наследству от отца. Сокрушался сильно печалился. Прогнал печенегов в поле прогнал печенегов в степи в междуречье Днепра и Волги, где они обитали.




Андрей Иванович Иванов жил в гг., т. е. в конце XVIII начале XIX в. В это время в искусстве России царили принципы классицизма, который обращался к наследию Древней Греции и Древнего Рима как к норме и идеальному образцу. Одним из главных отличий русского классицизма было стремление художников отобразить в искусстве идеи гражданственности и патриотизма (любви к родине). Картина А. И. Иванова «Подвиг молодого киевлянина» была создана около 1810 года (через два года после ее создания начнется Отечественная война 1812 года с Наполеоном). Художник берет сюжет из русской летописи, который перекликается с одним из сюжетов истории Древнего Рима о том, как молодой римлянин подобным образом спас город от нашествия галлов. Художник не стремится к исторической достоверности костюмов и пейзажа. Для него важнее показать патриотический порыв юноши, спасающего свою родину от врагов.





Мы видим юношу, который, перебежав через стан врагов, на берегу реки скинул с себя одежду и торопится броситься в воду, чтобы переплыть реку. За фигурой юноши мы видим вороного коня с развевающимися хвостом и гривой, над ним на фоне грозно темнеющего вечернего неба распластались кажущиеся черными ветви дерева. Правее коня мы угадываем бледные силуэты вражеских всадников, скачущих, чтобы догнать героя. За ними контур крепостных стен осажденного печенегами Киева.


В нижнем левом углу мы видим полоску реки, окаймленную травой. На берегу, опершись рукой о речное песчаное дно, лежит русский богатырь в кольчуге, в груди его торчит оперенная стрела. Другую стрелу, уже вынутую из раны, он держит в правой руке. Лицо его выражает страдание и надежду, что юноша спасет родную землю, за которую воин пролил свою кровь. Левая рука его приподнята, словно своим жестом он хочет благословить отрока, но сил ему не хватает.


Главный герой картины, киевский отрок, изображен обнаженным. В правой руке у него уздечка, он придерживает алый развевающийся плащ, благодаря которому передается стремительность движения юноши. Алый цвет символизирует собой героизм. Русые кудри его развеваются, тело напряжено в беге так, что мы видим упругие мышцы героя. В лице его сосредоточенность, стремление, но не страх. Он хочет добраться до русского войска, но не желание остаться в живых движет им: его задача передать воинам важную весть. Тело его освещено светом зари, которая занимается слева, за рекой, где стоят войска русского воеводы Претича.



Древнерусская литература

Жанровое разнообразие древнерусской литературы XI -XII вв. невелико: летописание («Повесть временных лет»), житие (жизнеописания знаменитых епископов, патриархов, монахов), поучение («Поучение Владимира Мономаха») и слово («Слово о законе и благодати», «Слово о полку Игореве»)

В XI в. Ярослав Мудрый написал устав «Русская Правда», дополненный впоследствии его сыновьями. «Русская Правда» стала основным письменным законом Киевского государства, она допускает частную месть, преследование убийцы родственниками убитого, испытание раскаленным железом и кипятком. Продолжительное время духовная жизнь на Руси определялась явлением, которое принято обозначать как православно-языческий синкретизм. Возникшая на Руси ситуация двоеверия сказывалась на всех уровнях средневекового общественного сознания. В результате, несмотря на все возрастающее влияние православия и остепенное изживание прежней мифологической системы взглядов, на Руси утверждался иной, чем в Византии, религиозно-мировоззренческий идеал, который далеко не во всех чертах повторял свой исходный прототип. Синтез славяно-русской дохристианской культуры с тем культурным пластом, который поступил на Русь с принятием христианства из Византии и приобщал страну к византийской и славянской христианской культурам, а через них - к культурам античной и ближневосточной, создал феномен русской средневековой культуры.

«Повести временных лет»

Летописи в Киеве начали писать еще во времена Ольги и Святослава. При Ярославе в 1037-1039 гг. местом, где работали хронисты_монахи, стал Софийский собор. Они брали старые летописи и сводили их в новую редакцию, которую дополняли своими записями. Затем летопись стали вести монахи Печерского монастыря. В 1072-1073 гг. появилась еще одна редакция летописного свода. Игумен монастыря Никон собрал и включил в нее новые источники, проверил даты, выправил стиль

Повесть временных лет - древнерусская летопись, созданная в начале XII века. Повесть представляет собой сочинение, которое рассказывает о событиях, произошедших и происходящих на Руси в тот период.

Повесть временных лет была составлена??в Киеве, позднее переписывалась несколько раз, однако была не сильно изменена. Летопись охватывает период с библейских времен вплоть до 1137 года, датированные статьи начинаются с 852 года.

Все датированные статьи представляют собой сочинения, начинающееся со слов «В лето такое-то...», что означает, что записи в летопись добавлялись каждый год и рассказывали о произошедших событиях. Одна статья на один год. Это отличает Повесть временных лет от всех хроник, которые велись до этого. Текст летописи также содержит сказания, фольклорные рассказы, копии документов (например, поучения Владимира Мономаха ) и выписки из других летописей.

Свое название повесть получила благодаря своей первой фразе, открывающей повествование - «Повесть времянных лет...»

Автором идеи Повести временных лет считается монах Нестор, живший и работавший на рубеже XI и XII веков в Киево-Печерском монастыре. Несмотря на то, что имя автора появляется только в более поздних копиях летописи, именно монах Нестор считается первым летописцем на Руси, а «Повесть временных лет» - первой русской летописью.

Самый древний вариант летописного свода, дошедший до современности, датирован IV веком и является копией, сделанной монахом Лаврентием (Лаврентьевская летопись). Изначальная редакция создателя Повести временных лет - Нестора утрачена, сегодня существуют только доработанные версии от разных переписчиков и поздних составителей.

Сегодня существует несколько теорий относительно истории создания «Повести временных лет». Согласно одной из них, летопись была написала Нестором в Киеве в 1037 году. Основой для нее послужили древние предания, народные песни, документы, устные рассказы и документы, сохранившиеся в монастырях. После написания эта первая редакция несколько раз переписывалась и перерабатывалась разными монахами, в том числе самим Нестором, который добавил в нее элементы христианской идеологии. Согласно другим сведениям, летопись была написана гораздо позже, в 1110 году.

Жанр Повести временных лет определяется специалистами как исторический, однако ученые утверждают, что летопись не является ни художественным произведением, ни историческим в полном смысле этого слова.

Отличительная особенность летописи в том, что она не истолковывает события, а лишь рассказывает о них. Отношение автора или переписчика ко всему, о чем рассказывается в летописи определялось лишь наличием Божьей Воли, которая и определяет все. Причинно-следственные связи и интерпретация с точки зрения других позиций была неинтересна и не включалась в летопись.

Повесть Временных лет имела открытый жанр, то есть могла состоять из совершенно разных частей - начиная от народных сказаний и заканчивая записками о погоде.

Летопись в древние времена имела также юридическое значение, как свод документов и законов.

Изначальная цель написания Повести временных лет - исследование и объяснение происхождения русского народа, происхождение княжеской власти и описание распространения христианства на Руси.

Начало повести временных лет - рассказ о появлении славян. Русские представляются летописцем, как потомки Иафета, одного из сыновей Ноя. В самом начале повествования приведены рассказы, повествующие о жизни восточнославянских племен: о князьях, о призвании Рюрика, Трувора и Синеуса для княженья и о становлении династии Рюриковичей на Руси.

Основную часть содержания летописи составляют описания войн, легенды о временах правления Ярослава Мудрого , подвигах Никиты Кожемяки и других героев.

Заключительная часть состоит из описаний сражений и княжеских некрологов.

Таким образом, основу Повести временных лет составляют:

Предания о расселении славян, призвании варяг и становлении Руси;

Описание Крещения Руси ;

Описание жизни великих князей: Олега , Владимира , Ольги и других;

Жития святых;

Описание войн и военных походов.

Значение Повести временных лет трудно переоценить - именно она стала первым документов, в котором была записана история Киевской Руси с самого ее становления. Летопись позднее послужила основным источником знаний для последующих исторических описаний и исследований. Кроме того, благодаря открытому жанру, Повесть временных лет имеет высокое значение, как культурный и литературный памятник.

Древнерусская литература. Принятие христианства, общий подъем Руси в XI в., создание центров письменности, грамотности, появление целой плеяды образованных людей своего времени в княжеско-боярской, церковно-монастырской среде определили развитие древнерусской литературы. Первым известным автором литературного произведения на Руси стал священник княжеской церкви в Берестово, впоследствии митрополит Илларион. В середине XI в. он создал свое знаменитое «Слово о Законе и Благодати», в котором в яркой публицистической форме изложил свое понимание места Руси на мировой исторической арене. В произведении прославляется Русская земля и проводится мысль о равенстве «всех христианских народов». Илларион объявил русских князей равными византийским правителям, именуя их «каганами». По мнению современных исследователей, не исключено, что «Слово» написано по случаю собора епископов в качестве своеобразной «программы» кандидата в митрополиты, что объясняет его ярко выраженную политическую направленность.

Глубоким чувством патриотического долга проникнуто «Поучение» князя Владимира Мономаха, ставшее одним из любимых чтений русских людей раннего Средневековья. «Поучением» можно назвать только первое сочинение, потом следует автобиография князя, а затем его письмо своему злейшему врагу Олегу Святославовичу. Все три сочинения написаны в различной стилистической манере и, по-видимому, в разное время, но они связаны одной идеей и составляют как бы единое целое. Мономах призывает всех князей отказаться от междоусобиц, ради достижения этой цели он даже готов простить Олега Святославовича -- фактического убийцу своего сына Изяслава.

А вот эти слова обращены ко многим из нас: «Научись, верующий человек, быть благочестию свершителем, научись, по евангельскому слову, „очам управлению, языка воздержанию, ума смирению, тела подчинению, гнева подавлению, иметь помыслы чистые, побуждая себя на добрые дела“».

Одно из самых талантливых произведений, дошедшее до нас в двух редакциях, «Моление» или «Слово» Даниила Заточника. Автор, о котором мало известно, побывав в заточении, испытав ряд других житейских драм, размышляет о смысле жизни, об идеальном правителе. Обращаясь к своему князю, Даниил говорит о том, что настоящий человек должен сочетать в себе силу Самсона, храбрость Александра Македонского, разум Иосифа, мудрость Соломона, хитрость Давида.

ИЗБОРНИК

ПОВЕСТИ ДРЕВНЕЙ РУСИ

Литература Древней Руси. 1

Повесть Временных Лет. 15

Поучение Владимира Мономаха. 37

Рассказ Мономаха О Своей Жизни. 40

Письмо Мономаха К Олегу Святославичу. 43

Повесть Об Убиении Андрея Боголюбского. 44

Слово О Полку Игореве. Повесть О Походе Игоревом, Игоря, Сына Святославова, Внука Олегова. 49

Древнерусские Афоризмы.. 59

Моление Даниила Заточника. 62

Слово Даниила Заточника, Написанное Им Своему Князю Ярославу Владимировичу 62

Поучение Григория, Епископа Белгородского. 65

Киево-Печерский Патерик. 67

Повесть О Взятии Царьграда Крестоносцами В 1204 Году. 80

Слово О Погибели Русской Земли. 83

Летописные Повести О Монголо-Татарском Нашествии. 84

Повесть О Разорении Рязани Батыем. 93

Галицко-Волынская Летопись. 101

Сказание О Житии Александра Невского. Повесть О Житии И О Храбрости Благоверного И Великого Князя Александра. 107

Наставление Тверского Епископа Семена. 112

Сказание Об Индийском Царстве. 113

Повесть О Шевкале. 115

Повесть О Соломоне И Китоврасе. 115

Задонщина. 117

Повесть О Нашествии Тохтамыша. 123

Повесть О Путешествии Иоанна Новгородского На Бесе. 128

Наставление Отца К Сыну. 132

Хождение За Три Моря Афанасия Никитина. 133

Сказание О Дракуле. 145

Повесть О Басарге И О Сыне Его Борзосмысле. 149

Слово О Хмеле Кирилла, Философа Словенского. 153

Повесть О Петре И Февронии Муромских Ермолая-Еразма. 154

Послание Ивана Грозного Василию Грязному От Царя И Великого Князя Ивана Васильевича Всея Руси Василью Григорьевичу Грязному-Ильину. 160

Повесть О Смерти Воеводы М. В. Скошша-Шуйского. 161

Повесть Об Улиянии Осорьиной. 166

Повесть Об Азовском Осадном Сидении. 171

Повесть О Начале Царствующего Града Москвы.. 182

Повесть О Тверском Отроче Монастыре. 185

Повесть О Купце. 191

Повесть О Ерше Ершовиче. 196

Повесть О Шемякиной Суде. 198

Калязинская Челобитная. 200

Повесть О Савве Грудцыне. 202

Повесть О Горе-Злочастии. 214

Житие Протопопа Аввакума. 223

Повесть О Карпе Сутулове. 239

Повесть О Фроле Скобееве. 243

Комментарии. 249

ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ

Развитие культуры не есть только движение вперед, простое «перемещение в пространстве» - переход культуры на новые, вынесенные вперед позиции. Развитие культуры есть, прежде всего, накопление культурных ценностей, отбор в мировом масштабе всего лучшего, что было создано человечеством.

Культурный горизонт мира непрерывно расширяется. Сейчас, в XX столетии, мы понимаем и ценим в прошлом не только классическую античность. В культурный багаж человечества прочно вошло западноевропейское средневековье, еще в XIX веке казавшееся варварским, «готическим» (пер­воначальное значение этого слова - именно «варварский»), византийская музыка и иконопись, африканская скульптура, эллинистический роман, фаюмский портрет, персидская миниатюра, искусство инков и многое, многое другое. Челове­чество освобождается от «европоцентризма» и эгоцентриче­ской сосредоточенности на настоящем.


Культурные ценности не знают старения. В культурном развитии современности принимают участие не только цен­ности, созданные только что, но и все наиболее значительное, что создано в других странах и у других народов в прошлом и настоящем, но, главным образом, конечно,- в собственной стране. Собственное культурное прошлое особенно органично входит в настоящее.

Между культурой прошлого и современной культурой существует не только прямая линия зависимости второй от первой, но и своеобразная «обратная связь».

Не только культура прошлого влияет на культуру совре­менности, вливается в нее. но и современность в свою очередь в известной мере «влияет» на прошлое: на его понимание.

Культура прошлого отнюдь не неизменная величина или качественно неизменная сущность. Время создает все новые «углы зрения», постоянно позволяет по-новому взглянуть на старое, открыть в нем нечто ранее не замечавшееся. Чем выше и значительнее идеи современности, тем больше мы способны увидеть и понять не замеченные ранее ценности в прошлом.

Изучение высоких памятников культуры прошлого никогда не может завершиться, замереть, оно бесконечно и позволяет бесконечно углубляться в богатства культуры. Современное постоянно обогащает прошлое, позволяет глубже в него проникнуть.

Одна из насущнейших задач - ввести в круг чтения и по­нимания современного читателя памятники искусства слова Древней Руси. Искусство слова находится в органической связи с изобразительным искусством, с зодчеством, с музыкой, и не может быть подлинного понимания одного без понимания всех других областей художественного творчества Древней Руси. В великой и своеобразной культуре Древней Руси тесно переплетаются изобразительное искусство и литература, гу­манистическая культура и материальная, широкие междуна­родные связи и резко выраженное национальное своеобразие.

Русской литературе без малого тысяча лет. Это одна из са­мых древних литератур Европы. Она древнее, чем литературы французская, английская, немецкая. Ее начало восходит ко второй половине X века. Из этого великого тысячелетия более семисот лет принадлежит периоду, который принято называть «древней русской литературой».

Литература возникла внезапно. Но скачок в царство лите­ратуры был подготовлен всем предшествующим культурным развитием русского народа. Высокий уровень развития фоль­клора сделал возможным восприятие новых эстетических ценностей, с которыми знакомила письменность. Мы сможем по-настоящему оценить размеры этого скачка, если обратим внимание на превосходно организованное письмо, пере­несенное к нам из Болгарии, на богатство переданного нам оттуда же литературного языка, способного выразить слож­нейшие политические, нравственные и философские идеи, на обилие переведенных в Болгарии и созданных в ней же сочинений, которые уже с конца X века создаются и начинают проникать на Русь. В это же время создается и первое произ­ведение русской литературы - так называемая «Речь фило­софа», в которой кратко рассказывалась история мира от его «сотворения» и до возникновения вселенской церковной организации.

Что же представляла собой русская литература в первые семьсот лет своего существования? Попробуем рассмотреть эти семьсот лет как некое условное единство (к различиям хронологическим и жанровым мы обратимся во второй части нашей статьи).

Художественная ценность древнерусской литературы еще до сих пор по-настоящему не определена. Прошло уже около полувека с тех пор, как была открыта (и продолжает раскры­ваться) в своих эстетических достоинствах древнерусская живопись: иконы, фрески, мозаики. Почти столько же времени восхищает знатоков и древнерусская архитектура - от церк­вей XI - XII веков до «нарышкинского барокко» конца XVII века. Удивляет градостроительное искусство Древней Руси, умение сочетать новое со старым, создавать силуэт города, чувство ансамбля. Приоткрыт занавес и над искус­ством древнерусского шитья. Совсем недавно стали «замечать» древнерусскую скульптуру, само существование которой отри­цалось, а в иных случаях продолжает отрицаться и до сих пор.

Древнерусское искусство совершает победное шествие по всему миру. Оно признано, его высоко оценивают. Но древне­русская литература по-прежнему молчит, хотя работ о ней появляется в разных странах все больше. Она молчит, так как большинство исследователей, особенно на Западе, ищет в ней не эстетические ценности, не литературу как таковую, а всего лишь средство для раскрытия тайн «загадочной» русской души. И вот древнерусская культура объявляется «культурой великого молчания».

Между тем в нашей стране пути к открытию художествен­ной ценности литературы Древней Руси уже найдены. Мы стоим на пороге этого открытия, пытаемся прервать молчание, и это молчание, хотя еще и не прерванное, становится все более и более красноречивым.

То, что вот-вот скажет нам сейчас древнерусская литерату­ра, не таит эффектов гениальности, ее голос негромок. Автор­ское начало было приглушено в древнерусской литературе. В ней не было ни Шекспира, ни Данте. Это хор, в котором совсем нет или очень мало солистов и в основном господствует унисон. Древняя русская литература ближе скорее к фолькло­ру, чем к индивидуализированному творчеству писателей нового времени. Мы восхищаемся народным шитьем, но можем ли мы найти среди безымянных мастериц этого шитья кого-либо, кто мог бы быть уподоблен Джотто или Чимабуэ?

То же и в древнерусской живописи. Правда, мы знаем имена Рублева, Феофана Грека, Дионисия и его сыновей. Но и их искусство прежде всего искусство традиции и лишь во вторую очередь - искусство индивидуальной творческой инициативы. Впрочем, не случайно эпоху Рублева и Феофана мы называем в древнерусском искусстве эпохой Предвоз-рождения. Личность начинала уже играть в это время замет­ную роль. Имен крупных писателей в Древней Руси также немало: Иларион, Нестор, Симон и Поликарп, Кирилл Туров­ский, Серапион Владимирский, Ермолай-Еразм, протопоп Аввакум и многие другие. Тем не менее литература Древней Руси не была литературой отдельных писателей: она, как и народное творчество, была искусством надындивидуальным. Это было искусство, создававшееся путем накопления кол­лективного опыта и производящее огромное впечатление мудростью традиций и единством всей, в основном безымян­ной, письменности. При этом безымянность - это явление очень широкое. Оно касается самой сути художественного познания мира и способов художественного выражения. Безы­мянность древнерусской литературы тесно связана с ее тради­ционностью и с тем, что произведения веками жили, допол­нялись и перерабатывались.

Перед нами литература, которая возвышается над своими семью веками как единое грандиозное целое, как одно колос­сальное произведение, поражающее нас подчиненностью одной теме, единым борением идей, контрастами, вступающи­ми в неповторимое сочетание. Древнерусские писатели - не зодчие отдельно стоящих зданий. Это - градостроители. Они работали над одним, общим грандиозным ансамблем. Они обладали замечательным «чувством плеча», создавали циклы, своды и ансамбли произведений, в свою очередь слагавшиеся в единое здание литературы, в котором и самые противоречия составляли некое органическое явление, эстетически уместное и даже необходимое.

Всякая литература создает свой мир, воплощающий мир представлений современного ей общества. Попробуем восста­новить мир древнерусской литературы. Что же это за единое и огромное здание, над построением которого трудились семьсот лет десятки поколений русских книжников - безвест­ных или известных нам только своими скромными именами и о которых почти не сохранилось биографических данных, от которых не осталось даже автографов?

Чувство значительности происходящего, значительности всего временного, значительности истории даже человеческого бытия не покидало древнерусского человека ни в жизни, ни в искусстве, ни в литературе.

Человек, живя в мире, помнил о мире в целом, как огром­ном единстве, ощущал свое место в этом мире. Его дом располагался красным углом на восток. По смерти его клали в могилу головой на запад, чтобы лицом он встречал солнце. Его церкви были обращены алтарями навстречу возникающему дню. Восток символизировал собою будущее, запад - про­шлое. В храме росписи напоминали ему о событиях Ветхого и Нового заветов, собирали вокруг него мир святости: святых воинов внизу, мучеников повыше; в куполе изображалась сце­на вознесения Христа, на парусах сводов, поддерживающих купол,- евангелисты и т. д. Храм был микромиром, и, вместе с тем, он был макрочеловеком. У него была глава, под главой шея барабана, плечи. Окна были очами храма (об этом сви­детельствует сама этимология слова «окно»). Над окнами были «бровки». Таким же макромиром была крестьянская изба или хоромы князя. Расположение красного угла, печи - все свидетельствовало о том, что они ощущались как часть большой вселенной.

Большой мир и малый, вселенная и человек! Все взаимосвя­зано, все значительно, все напоминает человеку о смысле его существования, о величии мира и значительности в нем его судьбы.

Не случайно в апокрифе о создании Адама рассказывается, что тело его было создано от земли, кости от камней, кровь от моря (не просто из воды, а именно от широкого моря), очи от солнца, мысли «от облак», свет в очах от света вселенной, дыхание от ветра, тепло тела от огня. Человек - микрокосм, «малый мир», как называют его некоторые древнерусские сочинения.

Человек ощущал себя в большом мире ничтожной частицей и все же участником мировой истории. В этом мире все зна­чительно, полно сокровенного смысла. Задача человеческого познания состоит в том, чтобы разгадать смысл вещей, символику животных, растений, числовых соотношений. Чис­ло один свидетельствовало ему о единстве бога, два - напо­минало о двуединой природе Христа, три - о триединстве бога, четыре - было символом материального мира. Поэтому мир имеет четыре стороны света, он составлен из четырех элементов. Семь воплощало в себе соединение божественного начала с материальным, представленного человеком. Поэтому все, что касается человека, семирично по своей природе: семь смертных грехов и семь противопоставленных им таинств, семь возрастов, семь планет, управляющих его жизнью, семь дней недели, в которые был сотворен мир, семь тысячелетий мировой истории и т. д. Можно было бы привести множество символических значений отдельных чисел. Но кроме того, су­ществовала символика цветов, драгоценных камней, растений и животных. Когда в природе не хватало для символов живот­ных, чтобы воплотить в себе все знаки божественной воли, изъявляемой богом людям, в строй вступали фантастические звери античной или восточной мифологий. Вселенная - кни­га, написанная перстом божиим. Письменность расшифровы­вала этот мир знаков. Ощущение значительности и величия мира лежало в основе литературы.

Литература обладала всеохватывающим внутренним един­ством, единством темы и единством взгляда на мир. Это един­ство разрывалось противоречиями воззрений, публицисти­ческими протестами и идеологическими спорами. Но тем не менее оно потому и разрывалось, что существовало. Единство было обязательным, и потому любая ересь или любое классовое или сословное выступление требовало нового единства, пере­осмысления всего наличного материала. Любая историческая перемена требовала пересмотра всей мировой истории - создания новой летописи, часто от «потопа» или даже от «сотворения мира».

Древнерусскую литературу можно рассматривать как ли­тературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет - мировая история, и эта тема - смысл человеческой жизни. Не то чтобы все произведения были посвящены мировой истории (хотя этих произведений и очень много); дело не в этом! Каждое произведение в какой-то мере находит свое географическое место и свою хронологическую веху в истории мира. Все произ­ведения могут быть поставлены в один ряд друг за другом в порядке совершающихся событий: мы всегда знаем, к какому историческому времени они отнесены авторами. Литература рассказывает или, по крайней мере, стремится рассказать не о придуманном, а о реальном. Поэтому реальное, мировая история, реальное географическое пространство, связывает между собой все отдельные произведения.

В самом деле, вымысел в древнерусских произведениях маскируется правдой. Открытый вымысел не допускается. Все произведения посвящены событиям, которые были, со­вершились или хотя и не существовали, но всерьез считаются совершившимися. Древнерусская литература вплоть до XVII века не знает или почти не знает условных персонажей. Имена действующих лиц - исторические: Борис и Глеб, Феодосии Печерский, Александр Невский, Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Стефан Пермский... При этом древне­русская литература рассказывает по преимуществу о тех ис­торических лицах, которые.сыграли значительную роль в ис­торических событиях: будь то Александр Македонский или Авраамий Смоленский.

Разумеется, исторически значительными лицами будут со средневековой точки зрения не всегда те, которых признаем историческими мы - с точки зрения людей нового времени. Это по преимуществу лица, принадлежащие к самой верхуш­ке феодального общества: князья, полководцы, епископы и митрополиты, в меньшей мере - бояре. Но есть среди них и лица безвестного происхождения: святые отшельники, осно­ватели скитов, подвижники. Они также значительны с точки зрения средневекового историка (а древнерусский писатель по большей части именно историк), так как и этим лицам при­писывается влияние на ход мировой истории: их молитвами, их нравственным воздействием на людей. Тем более удивляет и восторгает древнерусского писателя это влияние, что такие святые были известны очень немногим своим современникам: они жили в уединении «пустынь» и молчаливых келий.

Мировая история, изображаемая в литературе, велика и трагична. Годичный круг праздников был повторением священной истории. Каждый день года был связан с памятью тех или иных святых или событий. Человек жил в окружении событий истории. При этом событие прошлого не только вспо­миналось,- оно как бы повторялось ежегодно в одно и то же время.

История не сочиняется. Сочинение, со средневековой точки зрения,- ложь. Поэтому громадные русские произведения, из­лагающие всемирную историю,- это по преимуществу пере­воды с греческого: хроники или компиляции на основе пере­водных и оригинальных произведений. Произведения же по русской истории пишутся вскоре после того, как события совершились,- очевидцами, по памяти, или по свидетельству тех, кто видел описываемые события. В дальнейшем новые произведения о событиях прошлого - это только соединения, своды предшествующего материала, новые обработки старого. Таковы в основном русские летописи. Летописи - это не только записи о том, что произошло в годовом порядке; это в какой-то мере и своды тех произведений литературы, кото­рые оказывались под рукой у летописца и содержали ис­торические сведения. В летописи вводились исторические повести, жития святых, различные документы, послания. Произведения постоянно включались в циклы и своды произ­ведений. И это включение не случайно. Каждое произведение воспринималось как часть чего-то большего. Для древнерус­ского читателя композиция целого была самым важным. Если в отдельных своих частях произведение повторяло уже извест­ное из других произведений, совпадало с ними по тексту,- это никого не смущало.

Исторических сочинений великое множество. Но одна их особенность изумляет: говоря о событиях истории, древне­русский книжник никогда не забывает о движении истории в ее мировых масштабах. Либо повесть начинается с упоми­нания о главных мировых событиях (сотворении мира, все­мирном потопе, вавилонском столпотворении и воплощении Христа), либо повесть непосредственно включается в миро­вую историю: в какой-либо из больших сводов по всемирной истории.

Автор «Чтения о житии и погублении Бориса и Глеба», прежде чем начать свое повествование, кратко рассказывает историю вселенной от сотворения мира, историю Иисуса Христа. Древнерусский книжник никогда не забывает о том, в каком отношении к общему движению мировой истории находится то, о чем он повествует. Даже рассказывая не­мудрую историю о безвестном молодце, пьянице и азартном игроке в кости, человеке, дошедшем до последних ступеней падения, автор «Повести о Горе-Злочастии» начинает ее с со­бытий истории мира,- буквально «от Адама»:

А в начале века сего тленнаго сотворил бог небо и землю, сотворил бог Адама и Евву, повелел им жити во святом раю...

История отдельного человека, пусть самого маленького,- это только часть истории мира; автору и читателю видится в ней судьба человека вообще. Вот почему в древней русской литературе так много огромных сочинений, объединяющих со­бой отдельные повествования в общее повествование о судьбе мира. Происходит как бы беспрерывная циклизация. Даже записки тверского купца Афанасия Никитина о его «Хождении за три моря» после его смерти были отвезены в Москву дьяку Мамыреву и здесь включены в летопись, где находят себе мес­то под годом находки - 1475-м. Из сочинения, с нашей точки зрения, географического записки эти становятся сочине-ем историческим - повестью о событиях путешествия в Индию. Такая судьба не редка для литературных произ­ведений Древней Руси: многие из рассказов со временем на­чинают восприниматься как исторические, как документы или повествования о русской истории: будь то проповедь игумена Выдубецкого монастыря Моисея, произнесенная им по поводу построения монастырской стены, или житие святого.

Произведения строились по «анфиладному принципу». Житие дополнялось с течением веков службами святому, опи­санием его посмертных чудес. Оно могло разрастаться дополнительными рассказами о святом. Несколько житий одного и того же святого могли быть соединены в новое единое произведение. Новыми сведениями могла дополняться ле­топись. Окончание летописи все время как бы отодвигалось, продолжаясь дополнительными записями о новых событиях (летопись росла вместе с историей). Отдельные годовые статьи летописи могли дополняться сведениями из других летописей; в них могли включаться новые произведения. Так дополнялись также хронографы, исторические проповеди. Разрастались сборники слов и поучений.

Подобно тому как мы говорим об эпосе в народном твор­честве, мы можем говорить и об эпосе древнерусской ли­тературы. Эпос - это не простая сумма былин и историче­ских песен. Былины сюжетно взаимосвязаны. Они рисуют нам целую эпическую эпоху в жизни русского народа. Эпоха эта и фантастична в некоторых своих частях, но вместе с тем и исторична. Эта эпоха - время княжения Владимира Красного Солнышка с чертами патриархального уклада. Сюда переносится действие многих сюжетов, которые, очевидно, существовали и раньше, а в некоторых случаях возникли позже. Другое эпическое время - время независимости Нов­города. Исторические песни рисуют нам если не единую эпоху, то, во всяком случае, единое течение событий: XVI и XVII века по преимуществу.

Древняя русская литература - это тоже цикл. Цикл во много раз превосходящий фольклорные. Это эпос, рассказы­вающий историю вселенной и историю Руси.

Ни одно из произведений Древней Руси - переводное или оригинальное - не стоит обособленно. Все они дополняют друг друга в создаваемой ими картине мира. Каждый рас­сказ - законченное целое, и вместе с тем он связан с другими. Это только одна из глав истории мира. Даже такие произведе­ния, как переводная повесть «Стефанит и Ихнилат» (древне­русская версия сюжета «Калилы и Димны») или написанная на основе устных рассказов анекдотического характера «Повесть о Дракуле», входят в состав сборников и не встре­чаются в отдельных списках. В отдельных рукописях они начинают появляться только в поздней традиции - в XVII и XVIII веках.

Сказанное трудно представить себе по хрестоматиям, антологиям и отдельным изданиям древнерусских текстов, вырванных из своего окружения в рукописях. Но если вспо­мнить обширные рукописи, в состав которых все эти произве­дения входят,- все эти многотомные Великие четьи минеи, летописные своды, прологи, златоусты, измарагды, хронографы, отдельные четьи сборники,- то мы отчетливо предста­вим себе то чувство величия мира, которое стремились вы­разить древнерусские книжники во всей своей литературе, единство которой они живо ощущали.

Есть только один жанр литературы, который, казалось бы, выходит за пределы этой средневековой историчности - это притчи. Они явно вымышлены. В аллегорической форме они преподносят нравоучение читателям, представляют собой как бы образное обобщение действительности. Они говорят не о единичном, а об общем, постоянно случающемся. Жанр притчи традиционный. Для Древней Руси он имеет еще библейское происхождение. Притчами усеяна Библия. Притча­ми говорит Христос в Евангелии. Соответственно притчи входили в состав сочинений для проповедников и в произ­ведения самих проповедников. Но притчи повествуют о «веч­ном». Вечное же - оборотная сторона единого исторического сюжета древнерусской литературы. Все совершающееся в ми­ре имеет две стороны: сторону обращенную к временному, запечатленную единичностью совершающегося, совершивше­гося или того, чему надлежит совершиться, и сторону вечную: вечного смысла происходящего в мире. Битва с половцами, смена князя, завоевание Константинополя турками или при­соединение княжества к Москве - все имеет две стороны. Одна сторона - это то, что произошло, и в этом произошедшем есть реальная причинность: ошибки, совершенные князьями, недостаток единства или недостаток заботы о сохранности ро­дины - если это поражение; личное мужество и сообразитель­ность полководцев, храбрость воинов - если это победа; засуха - если это неурожай, неосторожность «бабы не­коей» - если это пожар города. Другая сторона - это извеч­ная борьба зла с добром, это стремление бога исправить людей, наказывая их за грехи или заступаясь за них по молитвам от­дельных праведников (вот почему со средневековой точки зрения так велико историческое значение их уединенных мо­литв). В этом случае с реальной причинностью сочетается по древнерусским представлениям причинность сверх­реальная.

Временное, с точки зрения древнерусских книжников,- лишь проявление вечного, но, по существу, в литературных произведениях они показывают скорее другое: важность вре­менного. Временное, хочет того книжник или не хочет, все же играет в литературе большую роль, чем вечное. Временное раскрывается через события. И эти события всегда красочны. Вечное же событий не имеет. Оно может быть только проил­люстрировано событиями или пояснено иносказанием - притчей. И притча стремится сама стать историей, расска­занной реальностью. Ее персонажам со временем часто дают­ся исторические имена. Она включается в историю. Движе­ние временного втягивает в себя неподвижность вечного. Притча - это как бы образная формулировка законов истории: законов, которыми управляется мир, попытка отразить божест­венный замысел. Вот почему и притчи выдумываются очень редко. Они принадлежат истории, а поэтому должны рас­сказывать правду, не должны сочиняться. Поэтому они традиционны и обычно переходят в русскую литературу из других литератур в составе переводных произведений. Притчи лишь варьируются. Здесь множество «бродячих» сюжетов.

Применительно к новой литературе мы часто говорим о внутренних закономерностях развития литературных обра­зов, о поступках героев, обусловленных их характерами, и при­сущих этим характерам способах реагировать на воздействия внешнего им мира. С этой точки зрения поступки действую­щих лиц могут быть даже «неожиданными» для авторов, как бы продиктованными авторам самими этими действующи­ми лицами.

Аналогичная обусловленность есть и в древней русской литературе - аналогичная, но не совсем такая. Герой ведет себя так, как ему положено себя вести, но положено не по законам поведения его характера, а по законам поведения того разряда героев, к которому он принадлежит. Не инди­видуальность героя, а только разряд, к которому принадлежит герой в феодальном обществе! И в этом случае нет неожидан­ностей для автора. Должное и неизменное сливается в лите­ратуре с сущим. Идеальный полководец должен быть благо­честив и должен молиться перед выступлением в поход. И вот в «Сказании о житии Александра Невского» описывает­ся, как последний входит в храм Софии и молится там со слезами богу о даровании победы. Идеальный полководец должен побеждать многочисленного врага немногими силами, и ему помогает бог. И вот Александр выступает «в мал* дружин*, не съждався съ многою силою своею, но уповая на святую Троицу», а врагов его избивает ангел. А затем все эти особенности поведения святого Александра Невского ме­ханически переносятся уже в другом произведении на друго­го святого -князя Довмонта-Тимофея Псковского. И в этом нет плагиата, неосмысленности, обмана читателя. Ведь Довмонт - идеальный воин-полководец. Он и должен вести себя так, как вел себя в аналогичных обстоятельствах другой идеальный воин-полководец, его предшественник Александр Невский. Если о поведении Довмонта мало что известно из летописей, то писатель не задумываясь дополняет известное из летописи по житию Александра Невского, так как уверен в том, что идеальный князь мог себя вести только этим обра­зом, а не иначе.

Вот почему в древнерусской литературе, как и в фольклоре, повторяются типы поведения, повторяются отдельные эпизо­ды, повторяются формулы, которыми определяется то или иное состояние, события, описывается битва или характеризуется поведение. Это не бедность воображения - это литературный и фольклорный этикет. Герою полагается вести себя именно так, и автору полагается описывать героя только соответствую­щими выражениями. Автор - церемониймейстер, он сочи­няет «действо». Его герои - участники этого «действа». Эпоха феодализма полна церемониальности. Церемониален князь, епископ, боярин, церемониален и быт их дворов. Даже быт крестьянина полон церемониальности. Впрочем, эту крестьян­скую церемониальность мы знаем под названием обрядности и обычаев. Им посвящена изрядная доля фольклора: народ­ная обрядовая поэзия.

Подобно тому как в иконописи фигуры святых как бы ви­тают в воздухе, невесомы, а архитектура, природа служат им не окружением, а своеобразным «задником», фоном,- так и в литературе многие из ее героев не зависят от действитель­ности. Характеры их не воспитаны обстоятельствами земной жизни,- святые пришли в мир со своей сущностью, со своей миссией, действуют согласно выработанному в литературе этикету.

Устойчивые этикетные особенности слагаются в литерату­ре в иероглифические знаки, в эмблемы. Эмблемы заменяют собой длительные описания и позволяют быть писателю исклю­чительно кратким. Литература изображает мир с предельным лаконизмом. Создаваемые ею эмблемы общи в известной, «зрительной» своей части с эмблемами изобразительного ис­кусства.

Эмблема близка к орнаменту. Литература часто становится орнаментальной. «Плетение словес», широко развившееся в русской литературе с конца XIV века,- это словесный орнамент. Можно графически изобразить повторяющиеся элементы «плетения словес», и мы получим орнамент, близкий к орнаменту рукописных заставок,- так называемой «пле­тенке».

Кружево слов плетется вокруг сюжета, создает впечатление пышности и таинственной связи между словесным обрамле­нием рассказываемого. Церемония требует некоторой пышно­сти и украшенности.

Итак, литература образует некоторое структурное единст­во - такое же, какое образует обрядовый фольклор или исто­рический эпос. Литература соткана в единую ткань благода­ря единству тематики, единству художественного времени с временем истории, благодаря прикрепленности сюжета произведений к реальному географическому пространству, благодаря вхождению одного произведения в другое со всеми вытекающими отсюда генетическими связями и, наконец, бла­годаря единству литературного этикета.

В этом единстве литературы, в этой стертости границ ее произведений единством целого, в этой невыявленности ав­торского начала, в этой значительности тематики, которая вся была посвящена в той или иной мере «мировым вопро­сам» и в которой мало развлекательности, в этой церемо­ниальной украшенности сюжетов,- есть своеобразное вели­чие. Чувство величия, значительности происходящего было основным стилеобразующим элементом древнерусской ли­тературы.

Древняя Русь оставила нам много кратких похвал книгам. В них подчеркивается, что книги приносят пользу душе, учат человека воздержанию, побуждают его восхищаться миром и мудростью его устройства. Книги открывают «розмысл сер­дечный», в них красота, и они нужны праведнику, как оружие воину, как паруса кораблю.

Литература - священнодействие. Читатель был в каком-то отношении молящимся. Он предстоял произведению как и ико­не, испытывал чувство благоговения. Оттенок этого благогове­ния сохранялся даже тогда, когда произведение было светским. Но возникало и противоположное: глумление, ирония, скоморошество. Яркий представитель этого противоположного начала в литературе - Даниил Заточник, перенесший в свое «Моление» приемы скоморошьего балагурства. Пышный двор нуждается в шуте; придворному церемониймейстеру про­тивостоит балагур и скоморох. Даниил Заточник высмеи­вает в своем «Молении» пути к достижению жизненного благополучия с оттенком цинизма, потешает князя и под­черкивает своими неуместными шутками церемониальные запреты.

Балагурство и шутовство противостоят в литературе тор­жественности и церемониальности не случайно. В средне­вековой литературе вообще существуют и контрастно проти­востоят друг другу два начала. Первое описано выше: это начало вечности; писатель и читатель осознают в ней свою значительность, свою связь со вселенной, с мировой историей. Второе начало - начало обыденности, простых тем и неболь­ших масштабов, интереса к человеку как таковому. В первых своих темах литература преисполнена чувства возвышенного, торжественна и резко отделяется по языку и стилю от бытовой речи. Во вторых темах - она до предела деловита, проста, непритязательна, снижена по языку и по своему отношению к происходящему.

Что же это за второе начало - начало обыденности?

В литературе всегда происходит борение разных начал. В древней русской литературе церемониальности и традицион­ности противостояло стремление к простоте и человечности, своего рода «стыдливость формы», желание уйти от неискрен­ности застылых способов отражения действительности, найти в этой действительности простые человеческие переживания. Литература стремится находить человека, с его добрыми «че­ловеческими» качествами. Каждая черта, в которой можно об­наружить отражение человеческих стремлений, удач и неудач, страданий, горестей, радостей, забот, особенно донесенная до нас из глубины веков, всегда необыкновенно волнует и трогает. Даже берестяные грамоты с текстами, которые «сокращают расстояния» между нами и людьми далекого времени, производят огромное впечатление: будь то упражне­ния в письме и рисунки мальчика Онфима или письмо жены о смерти своего мужа.

В литературном произведении всегда трогают проявления заботы о других, доброты, стремления к облегчению жизни других, близких, проявления преданности - преданности лю­дям и идеям, родной стране. Именно это - наиболее действен­ное нравственное начало в древнерусской литературе. Не прямые проповеднические наставления, поучения и обличе­ния, на которые так щедры были древнерусские авторы, а бесхитростные примеры, конкретные деяния, невольные выражения чувств, когда автор как бы «проговаривается».- именно они производят наиболее сильное впечатление.

А. С. Орлов обратил внимание на приписки на полях псковских рукописей, где авторы их проявляют свою заботу о других, жалуются на мелкие тяготы жизни, шутят с читате­лем. И. П. Еремин «открыл» в «Житии Бориса и Глеба» место, которое благодаря ему стало уже «знаменитым»: юноша Глеб по-детски просит убийц не убивать его: «Не дЪите мене, братия моя милая и драгая! Не дЪите мене... Не брезтуге, братие и господье, не брезЪте!.. Помилуйте уности моеЬ, помилуйте, господье мои!.. Не пожьнете мене, отъ жития не съзьр"Ьла, не пожьнЪте класа, не уже съзьрЪвъша, нъ млеко безълобия носяща!..» И т. д.

Когда внимательно вчитываешься в письмо Владимира Мономаха к своему постоянному противнику Олегу Свято­славичу (Олегу Гориславичу - так он назван в «Слове о полку Игореве»), испытываешь почти что чувство удивле­ния перед силой выраженного в нем нравственного начала. Мономах прощает Олега - убийцу своего сына Изяслава,- прощает уже после того, как он его победил и изгнал из Русской земли. Мономах просит его вернуться на Русь и за­нять по праву наследования принадлежащий ему удел. И од­новременно он просит вернуть ему молодую вдову Изясла­ва: «...ибо нет в ней ни зла, ни добра,- чтобы я, обняв ее, оплакал мужа ее и ту свадьбу их, вместо песен: ибо не видел я их первой радости, ни венчания их, за грехи мои. Ради бога, пусти ее ко мне поскорее с первым послом, чтобы, поплакав с нею, поселил у себя, и села бы она как горлица, на сухом дереве, горюя...» Такие места, раз от­крытые, не забываются.

Но дело, конечно, не только в больших человеческих чувствах. Трогают и самые мелкие проявления человеческой заботы. Вот новгородский летописец в XII веке описывает долго стоявшую дождливую погоду и добавляет: «И сена не уделаша, скотинку нечем будет кормить зимой».

В произведениях Аввакума трогает не только его само­забвенная идейная борьба, но и добрый юмор, которым, в частности, он порой смягчает и «возвышает» свое отно­шение к своим мучителям. Их же он и жалеет, над ними и подшучивает, называет «горюнами», «дурачками», «бед­ными».

В «Повести о Горе-Злочастии» есть поразительное со­знание ценности человеческой личности самой по себе - даже человека, опустившегося до крайних пределов падения, проигравшегося, пропившего с себя все, лишившегося дру­зей и родных, помышляющего о смерти. Повесть эта по своему гуманизму - предшественница произведений Гоголя и До­стоевского.

Можно было бы много говорить о разнообразных неувя­даемых достоинствах многих и многих произведений древ­нерусской литературы, но самое главное - это ее сильнейшее нравственное начало, о котором мы только что говорили.

Благодаря ему эта литература особенно ценна и для нас, для нашего времени.

Увидеть это нравственное начало можно только на самых коротких расстояниях. Одна из основных задач наук об ис­кусствах, помогающих нам их понять, в частности литера­туроведения,- это «сокращение расстояния» между людь­ми, между прошлым и настоящим, между культурами, на­родами, странами, между людьми вообще. Благодаря нравственному началу, которое заключено в древней русской литературе, ее значение чрезвычайно велико именно сейчас. Любовь к родине, патриотизм также воспитывается на этом «укорочении расстояний», на представлениях о конкретных живых людях, конкретном родном пейзаже, близком ощуще­нии прошлого как прошлого своего, как старины своей. Лю­бовь к родине - это в основном, как и всякая любовь, интим­ное, глубоко личное чувство. Именно поэтому искусству, и литературе в частности, принадлежит такое большое место в воспитании любви к родине.

Итак, мы обрисовали древнерусскую литературу как бы в ее «вневременном» и «идеальном» состоянии. Однако ли­тература Древней Руси вовсе не неподвижна. Она знает раз­витие. Но движение и развитие древнерусской литерату­ры совсем не похоже на движение и развитие литератур нового времени. Они также своеобразны.

Начать с того, что национальные границы древнерусской литературы определяются далеко неточно и это в сильнейшей степени сказывалось на характере развития. Большая группа памятников принадлежит также литературам болгарской и сербской. Эта часть литературы написана на церковно­славянском, но происхождению своему древнеболгарском, языке, одинаково понятном для южных и восточных славян. К ней принадлежат произведения церковные и церковно-канонические, богослужебные, сочинения отцов церкви, от­дельные жития и целые сборники житий святых - как, на­пример, Пролог, патерики. Кроме того, в эту общую для всех южных и восточных славян литературу входят сочи­нения по всемирной истории (хроники и компилятивные хронографы), сочинения природоведческие («Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского, «Физиолог», «Христианская топография» Косьмы Индикоплова) и даже сочинения, не одобрявшиеся церковью,- как, например, апокрифы. Разви­тие этой общей для всех южных и восточных славян литературы задерживалось тем, что она была разбросана по огромной территории, литературный обмен на которой хотя и был ин­тенсивен, но не мог быть быстрым.

Большинство этих сочинений пришло на Русь из Болга­рии в болгарских переводах, но состав этой литературы, об­щей для всех южных и восточных славян, вскоре стал попол­няться оригинальными сочинениями и переводами, создан­ными во всех южных и восточных славянских странах: в той я;е Болгарии, на Руси, в Сербии и Моравии. В Древней Руси, в частности, были созданы Пролог, переводы с греческого Хроники Георгия Амартола, некоторых житий, «Повести о ра­зорении Иерусалима» Иосифа Флавия, «Девгениева Деяния» и пр. Была переведена с древнееврейского книга «Эсфирь», были переводы с латинского. Эти переводы перешли из Руси к южным славянам. Быстро распространились у южных сла-ян и такие оригинальные древнерусские произведения, как «Слово о законе и благодати» киевского митрополита Цлариона, Житие Владимира. Бориса и Глеба, Ольги, повести

0 создании в Киеве храмов Софии и Георгия, сочинения Ки-гилла Туровского, и др.

Ни мир литературы, ни мир политического кругозора не ог замкнуться пределами княжества. В этом было одно из рагических противоречий эпохи; экономическая общность.

Рукописи дарились и переходили не только за пределы няжеств, но и за пределы страны,- их перевозили из Болга-ии на Русь, из Руси в Сербию и пр. Артели мастеров зодчих, художников, писавших фрески, и художников, создававших чозаики, переезжали из страны в страну. В Новгороде один из храмов расписывали сербы, другой - Феофан Грек, в Моск-i-e и Нижнем Новгороде также работали греки. Переходили.13 княжества в княжество и книжники. Житие Александра Невского составлялось на северо-востоке Руси галичанином. Житие украинца по происхождению московского митропо-шта Петра - болгарином по происхождению московским митрополитом Киприаном. Образовывалась единая культура, общая для нескольких стран. Средневековый книжный чело­век думал об общем, о всем мире, очень часто ощущал себя частью большого мира, не замыкался пределами своей мест­ности, переходил из княжества в княжество, из монасты­ря в монастырь, из страны в страну. В литературном раз­витии Руси принимали некоторое участие болгары, сербы, греки.

Эта литература, объединявшая различные славянские страны, существовала в течение многих веков, иногда впи тывала в себя особенности языка отдельных стран, иногда получала местные варианты сочинений, но одновременно и освобождалась от этих местных особенностей благодаря интенсивному общению славянских стран.

Литература, общая для южных и восточных славян была литературой европейской по своему типу и, в значитель­ной мере, по происхождению. Многие памятники были известны и на Западе (сочинения церковные, произведе ния отцов церкви, «Физиолог», «Александрия», отдельные апокрифы и пр.). Это была литература, близкая византийской культуре, которую только по недоразумению или по слепой традиции можно относить к Востоку, а не к Европе.

В развитии древней русской литературы имели очень боль­шое значение нечеткость внешних и внутренних границ, от сутствие строго определяемых границ между произведениями между жанрами, между литературой и другими искусства­ми,- та мягкость и зыбкость структуры, которая всегда является признаком молодости организма, его младенческого состояния и делает его восприимчивым, гибким, легким для последующего развития.

Процесс развития идет не путем прямого дробления это­го зыбкого целого, а путем его роста и детализации. В ре­зультате роста и детализации естественным путем отщепля­ются, отпочковываются отдельные части, они приобретают большую жесткость, становятся более ощутимыми и раз­личия.

Литература все более и более отступает от своего пер­воначального единства и младенческой неоформленности. Она дробится по формирующимся национальностям, дро­бится по темам, по жанрам, все теснее смыкается с мест ной действительностью. Берега действительности пита­ют течение литературы своими почвенными отложе­ниями.

Новые и новые события требовали своего освещения. Рус­ские святые вызывают необходимость в новых житиях. Возни­кает необходимость в проповедях и публицистических сочине­ниях, посвященных насущным явлениям местной действи тельности. Развивающееся национальное самосознание потре­бовало исторического самоопределения русского народа. Надо было найти место русскому народу в той грандиозной карти­не всемирной истории, которую дали нам переводные хроники и рано возникшие на их основе компилятивные сочинения. И вот рождается новый жанр, которого не знала византийская литература - летописание (Когда мы говорим о возникновении летописания, то должны иметь в виду возникновение летописания именно как жанра, а не исторических записей самих по себе. Историки часто говорят о том, что летописание в Древней Руси возникло ужз в X веке, но имеют при этом в виду, что некоторые сведения по древнейшей русской истории могли быть или должны были быть уже записаны в X веке. Между тем простая запись о событии, церковные поминания умерших князей или даже рассказ о первых русских святых не были еще тетописанием. Летописание возникло не сразу. О начале русского летописания см.: Лихачев Д. С. Русские летописи. М.- Л.. 1947. с35-144.)

«Повесть временных лет», одно из самых значительных произведений русской литерату­ры, определяет место славян и, в частности, русского народа, среди народов мира, рисует происхождение славянской письменности, образование русского государства, события рус­ской истории и т. д.

Богословско-политическая речь первого митрополита из русских, Илариона,- его знаменитое «Слово о законе и бла­годати» - говорит о церковной самостоятельности русских. Появляются первые жития русских святых. И эти жития, как и слово Илариона, имеют уже жанровые отличия от традицион­ной формы житий. Князь Владимир Мономах обращается к своим сыновьям и ко всем русским князьям с «Поуче­нием», вполне точные жанровые аналогии которому не найде­ны еще в мировой литературе. Он же пишет письмо своему вра­гу Олегу Святославичу, и это письмо также выпадает из жанро­вой системы, воспринятой Русью. Отклики на события и волне­ния русской жизни все растут, все увеличиваются в числе, и все они в той или иной степени выходят за устойчивые грани­цы тех жанров, которые были перенесены к нам из Болгарии и Византии. Необычен жанр «Слова о полку Игореве» (в нем соединены жанровые признаки ораторского произведения и фольклорных слав и плачей), «Моления Даниила Заточни­ка» (произведения, испытавшего влияние скоморошьего бала­гурства), «Слова о погибели Русской Земли» (произведения, близкого к народным плачам, но имеющего необычное для фольклора политическое содержание). Число произведений, возникших под влиянием острых потребностей русской дейст­вительности и не укладывающихся в традиционные жанры, все растет и растет. Появляются исторические повести о тех или иных событиях. Жанр этих исторических повестей также не был воспринят из переводной литературы. Особенно много исторических повестей возникает в период монголо-татарско­го ига. «Повесть о Калкской битве». «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Китежская легенда», рассказы о Щелканов-щине, о нашествии на Москву Тамерлана, Тохтамыша, раз­личные повествования о Донской битве («Задонщина», «Ле­тописная повесть о Куликовской битве», «Слово о житии Дмит­рия Донского», «Сказание о Мамаевом побоище» и пр.) - все это новые в жанровом отношении произведения, имевшие огромное значение в росте русского национального самосозна­ния, в политическом развитии русского народа.

В XV веке появляется еще один новый жанр - полити­ческая легенда (в частности, «Сказание о Вавилоне-граде»). Жанр политической легенды особенно сильно развивается на рубеже XV и XVI веков. («Сказание о князьях влади­мирских») и в начале XVI века (теория Москвы - Третьего Рима псковского старца Филофея). В XV веке на основе житийного жанра появляется и имеет важное историко-ли­тературное значение историко-бытовая повесть («Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе» и мн. др.). «Повесть о Дракуле» (конец XV в.) - это также новое в жан­ровом отношении произведение.

Бурные события начала XVII века порождают огромную и чрезвычайно разнообразную литературу, вводят в нее новые и новые жанры. Здесь и произведения, предназначенные для распространения в качестве политической агитации («Новая повесть о преславном Российском царстве»), и произведения, описывающие события с узко личной точки зрения, в которых авторы не столько повествуют о событиях, сколько оправды­ваются в своей прошлой деятельности или выставляют свои бывшие (иногда мнимые) заслуги («Сказание Авраамия Палицына», «Повесть Ивана Хворостинина»).

Автобиографический момент по-разному закрепляется в XVII веке: здесь и житие матери, составленное сыном («Повесть об Улиянии Осорьиной»), и «Азбука», составлен­ная от лица «голого и небогатого человека», и «Послание дворительное недругу», и собственно автобиографии - Авва­кума и Епифания, написанные одновременно в одной земляной тюрьме в Пустозерске и представляющие собой своеобразный диптих. Одновременно в XVII веке развивается целый об­ширный раздел литературы - литературы демократической, в которой значительное место принадлежит сатире в ее самых разнообразных жанрах (пародии, сатирико-бытовые повести и пр., и пр.). Появляются произведения, в которых имити­руются произведения деловой письменности: дипломатиче­ской переписки (вымышленная переписка Ивана Грозного с турецким султаном), дипломатических отчетов (вымышлен­ные статейные списки посольства Сугорского), пародии на богослужение (сатирическая «Служба кабаку»), на судные дела (сатирическая «Повесть о Ерше Ершовиче»), на чело­битные, росписи приданого и т. д.

Сравнительно поздно появляется систематическое сти­хотворство - только в середине XVII века. До того стихи встречались лишь спорадически, так как потребности в любов­ной лирике удовлетворялись фольклором. Поздно появляется я регулярный театр (только при Алексее Михайловиче). Место его занимали скоморошьи представления. Сюжетную литературу в значительной мере (но не целиком) заменяла сказка. Но в XVII веке в высших слоях общества рядом со сказкой появляются переводы рыцарских романов: повести о Бове, о Петре Златых Ключей, о Мелюзине и пр. Особую роль в литературе XVII века начинает играть историческая легенда («Сказание о начале Москвы») и даже сочинения по тем или иным вопросам всемирной истории («О причинах гибели царств»).

Таким образом историческая действительность, все новые и новые потребности общества вызывали необходимость в но­вых жанрах и новых видах литературы. Количество жанров возрастает необычайно, и многие из них находятся еще как бы в неустойчивом положении. Восемнадцатому веку предстояло сократить и стабилизировать это разнообразие.

Д. С. Лихачев

ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ

(Отрывки)

ВОТ ПОВЕСТИ МИНУВШИХ ЛЕТ, ОТКУДА ПОШЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ, КТО В КИЕВЕ СТАЛ ПЕРВЫМ КНЯЖИТЬ И КАК ВОЗНИКЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ

Так начнем повесть сию(...)

Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян дунайских, и поселились среди них, и притесняли их то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи лутичи, иные - мазовшане, иные - поморяне.

Также и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие - древлянами, потому что сели в лесах, а еще другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, по имени Полота, от нее и получили название полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, прозвались своим именем - славянами и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались севе­рянами. И так разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась «славянская».

Когда же поляне жили отдельно по горам этим, тут был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, а в вер­ховьях Днепра - волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно при­плыть в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Дви­на из того же леса течет, и направляется на север, и впа­дает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалис-гкое. Так и из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и дальше на восток пройти в удел Сима, а по Двине - в землю Варягов, от Варяг до Рима, от Рима же и до племени Хама. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским,- по бере­гам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра.

Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуни устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и проплыл в устье днепров­ское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром встал и сказал бывшим с ним ученикам: «Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать божия, будет город великий, и воздвигнет бог много церквей». И взошел на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился богу, и сошел с горы этой, где впоследствии возник Киев, и отправился по Днепру вверх. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей - каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в стра­ну варягов, и пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: «Удивительное видел я в Сла­вянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревян­ные, и разожгут их докрасна, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою сту­деною, и только так оживут. И творят это всякий день, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то соверша­ют омовенье себе, а не мученье». Те же, слышав об этом, удивлялись; Андрей же, побыв в Риме, пришел в Синоп.

Поляне же жили в те времена отдельно и управля лись своими родами; ибо и до той братии (о которое речь в дальнейшем) были уже поляне, и жили они ро­дами на своих местах, и каждый управлялся самостоя­тельно. И были три брата: один по имени Кий, другой - Щек и третий - Хорив, а сестра их была Лыбедь. Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на треть­ей горе, которая прозвалась по нему Хоривицей. И по­строили городок во имя старшего своего брата и назвали его Киев. Был кругом города лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смыслены, и назы­вались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве.

Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевоз­чиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: «На перевоз на Киев». Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду; а между тем Кий этот княжил в роде своем, и ходил он к царю, и великие почести воздал ему, говорят, тот царь, при котором он приходил. Когда же возвращался, пришел он на Дунай, и облюбовал место, и срубил го­родок невеликий, и хотел сесть в нем со своим родом, да не дали ему близживущие; так и доныне называют при-дунайские жители городище то - Киевец. Кий же, вер­нувшись в свой город Киев, тут и умер; и братья его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь тут же скончались(...)

Вслед за тем, по смерти братьев этих (Кия, Щека и Хорива), притесняли полян древляне и иные окрест­ные люди. И нашли их хазары сидящими на горах этих в лесах и сказали: «Платите нам дань». Поляне, посовещавшись, дали от дыма по мечу, и отнесли их хазары к своему князю и к старейшинам, и сказали им: «Вот, новую дань нашли мы». Те же спросили у них: «Откуда?» Они же ответили: «В лесу на горах над рекою Днепром». Опять спросили те: «А что дали?» Они же показали меч. И сказали старцы хазарские: «Не добрая дань эта, княже: мы доискались ее оружием, острым только с одной стороны,- саблями, а у этих оружие обоюдоострое - мечи. Станут они когда-нибудь собирать дань и с нас и с иных земель». И сбылось сказанное ими, так как не по своей воле говорили они, но по божьему повелению(...)

В год 6387 (879). Умер Рюрик и, передав княжение свое Олегу - родичу своему, отдал ему на руки сына Игоря, ибо был тот еще очень мал.

В год 6388 (880). В год 6389 (881).

В год 6415 (907). Пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли греки «Великая Скифь». И с этими всеми пошел Олег на конях и в кораблях; и было кораблей числом две тысячи. И пришел к Царьграду; греки же замкнули Суд, а город затворили. И вышел Олег на берег, и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам, и разбили множество па­лат, и церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других замучили, иных же застре­лили, а некоторых побросали в море, и много другого *ла сделали русские грекам, как обычно делают враги.

И повелел Олег своим воинам сделать колеса и по­ставить на колеса корабли. И с попутным ветром подня­ли они паруса и пошли по полю к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали через послов Олегу: «Не губи города, дадим тебе дани, какой захочешь». И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено. И испуга­лись греки и сказали: «Это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на нас от бога». И приказал Олег дать дани на две тысячи кораблей: по двенадцати гривен на че­ловека, а было в каждом корабле по сорок мужей.

И согласились на это греки, и стали греки просить мира, чтобы не воевал Греческой земли. Олег же, немно­го отойдя от столицы, начал переговоры о мире с гре­ческими царями Леоном и Александром и послал к ним в столицу Карла, Фарлафа, Вермуда, Рулава и Стемида со словами: «Платите мне дань». И сказали греки: «Что хочешь, дадим тебе». И приказал Олег дать воинам своим на две тысячи кораблей по двенадцати гривен на уключину, а затем дать дань для русских городов: прежде всего для Киева, затем для Чернигова, для Переяславля, для Полоцка, для Ростова, для Любеча и для других городов: ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу. «Когда приходят русские, пусть берут содержание для послов сколько хотят; а если придут купцы, пусть берут месячное на шесть месяцев: хлеба, вина, мяса, рыбы и плодами. И пусть устраивают им баню - сколько захотят. Когда же рус­ские отправятся домой, пусть берут у царя на дорогу еду, якоря, канаты, паруса и что им нужно». И обязались греки, и сказали цари и все бояре: «Если русские явятся не для торговли, то пусть не берут месячное: да запретит русский князь указом своим, чтобы приходящие сюда русские не творили ушерба в селах и в стране нашей. Прибывающие сюда русские пусть обитают у церкви святого Мамонта и. когда пришлют к ним от нашего государства и перепишут имена их, только тогда пусть возьмут полагающееся им месячное,- сперва те, кто пришли из Киева, затем из Чернигова, и из Переяславля, и из других городов. И пусть входят в город через одни только ворота, в сопровождении царского мужа. без оружия, по пятьдесят человек, и торгуют сколько им нужно, не уплачивая никаких сборов».

Итак, царь Леон и Александр заключили мир с Олегом, обязались уплачивать дань и ходили ко взаимной присяге: сами целовали крест, а Олега с мужа­ми его водили к клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, их богом, и Волосом, богом скота, и утвердили мир. И сказал Олег: «Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам копринные»,- и было так! И повесил щит свой на вратах в знак победы, и пошли от Царьграда. И подняла русь паруса из паво­лок, а славяне копринные, и разодрал их ветер; и сказа­ли славяне: «Возьмем свои простые паруса, не дали славянам паруса из паволок». И вернулся Олег в Киев, неся золото, и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узо­рочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными (...)

В год 6420 (912) (...) И жил Олег, княжа в Киеве, мир имея со всеми странами, й пришла осень, и вспо­мнил Олег коня своего, которого когда-то поставил кор­мить, решив никогда на него не садиться. Ибо когда-то спрашивал он волхвов и кудесников: «От чего я умру?» И сказал ему один кудесник: «Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь,- от него тебе и уме­реть!» Запали слова эти в душу Олегу, и сказал он: «Никогда не сяду на него и не увижу его больше». И повелел кормить его и не водить его к нему, и прожил несколько лет, не видя его, пока не пошел на греков. А когда вернулся в Киев и прошло четыре года,- на пятый год помянул он своего коня, от которого когда-то волхвы предсказали ему смерть. И призвал он старей­шину конюхов и сказал: «Где конь мой, которого при­казал я кормить и беречь?» Тот же ответил: «Умер». Олег же посмеялся и укорил того кудесника, сказав: «Не право говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив». И приказал оседлать себе коня: «Да увижу кости его». И приехал на то место, где лежали его голые кости и череп голый, слез с коня, посмеялся и сказал: «От этого ли черепа смерть мне принять?» И ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея, и ужалила его в ногу. И. от того разболелся и умер он. Оплакивали его все люди плачем великим, и понесли его, и похоронили на горе, называемою Щековица; есть же могила его и доныне, слывет могилой Олеговой. И было всех лет княжения его тридцать и три(...)

В год 6453 (945). В тот год сказала дружина Игорю: «Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам». И послушал их Игорь - пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошел он в свой город. Когда же шел он назад,- поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите с данью домой, а я возвращус и пособираю еще». И отпустил дружину свою домой а сам с малой частью дружины вернулся, желая больше го богатства. Древляне же, услышав, что идет снова держали совет с князем своим Малом: «Если пова дится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И послали к нему, говоря: «Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань». И не послушал их Игорь; и древляне, выйдя из города Искоростеня, убили-Игоря и дружину его, так как было ее мало, й погре-* 1 бен был Игорь, и есть могила его у Искоростеня в Де-. ревской земле и до сего времени.

Ольга же была в Киеве с сыном своим, ребенком Святославом, и кормилец его был Асмуд, а воевода Свенельд - отец Мстиши. Сказали же древляне: «Вот убили князя мы русского; возьмем жену его Ольгу за князя нашего Мала и Святослава возьмем и сделаем ему, что захотим». И послали древляне лучших мужей своих, числом двадцать, в ладье к Ольге, и пристали в ладье под Боричевым подъемом. Ведь вода тогда текла возле Киевской горы, а люди сидели не на Подоле, но на горе. Город же Киев был там. где ныне двор Гордяты и Ни-кифора, а княжеский двор был в городе, где ныне двор Воротислава и Чудина, а ловушка для птиц была вне города; был вне города и другой двор, где стоит сейчас двор Уставщика позади церкви святой Бог